– Дык, а какой от тебя прок? – строго спрашивал майданщик. – Ты сначала полезное что сделай. Вот скока у вас людишек?
– Раз-два и обчелся… – Унтер махнул рукой. – Со мной еще тридцать, ваших взяли только с нахрапа. Да почти все сомлевающиеся. Полезное? А давай я тебя отпущу? Да еще подмогну: посты укажу, когда подойти – тоже да верных своих людишек подговорю, только ты не подведи! И пусть мне премию выпишут!
Я слушал и только дивился – из унтера вышел образцово-показательный иуда.
– На Дербинское иди, никуда не суйся! Если к исходу завтрашнего дня не успеют – сдвинемся с места, ищи-свищи! А пока сиди смирно, я сейчас верному человечку прикажу конягу в полночь к воротам привести. А тебя до завтрева не хватятся, командиры все пьяные лежат. Выжрали все твои запасы, ироды, даже понюхать нам не дали. Пусть сюда прямо по тракту идут, я там сам на посту буду стоять, пропущу тихо! А ну побожись, что за меня слово скажешь?
– Вот те крест!!! – яростно хрипел Карлюков. – Тока отпусти! В начальстве ходить будешь, ей-ей! Корову, лошадь дадут, да еще деньжат насыплют! А хошь в Японию скататься? А что, мне предлагали!
Уже после беседы унтер сплюнул.
– Тока ради тебя, Християныч. Как дерьма нажрался… тьфу ты…
– На, прополощи рот-то. – Я сунул ему флягу с арманьяком.
– Ох и ядреная!!! Благодарствую, значится. Как думаешь, Християныч, сработает?
– Хотелось бы верить…
Да, очень хочется верить, другого ничего не остается. Слишком много переменных в этой операции. Но мимо Рыковского с такой оравой на загривке мы тихо не пройдем, а там – под полную роту азиатов. Ну да ладно, скоро все станет ясно. Связь из Дербинского с Александровском пока только нарочными, значит, есть шанс, что сами на нас двинут, не станут ждать подкрепления.
– Ладно, Семен Потапыч, иди опять играть иуду…
Уже ближе к сумеркам у нас образовалось неожиданное пополнение: на посты выбрел подпоручик Кошкин с небольшим отрядом, к слову, вот же ирония, старый знакомец моего Собакина. Он привел с собой десяток солдат из Николаевского крепостного батальона и троих ополченцев-каторжников. А еще с ним пришел фельдшер Яков Самуилович Раппопорт, ветхий, но бодрый дедок, сам из категории старых каторжников, осужденный в свое время за подпольные аборты, а потом так и оставшийся на Сахалине после освобождения.
– Нет, ну куда это годится, молодой человек? Мне давно пора тихонечко смотреть, как резвятся внуки, и ронять слезу умиления, а я шляюсь не пойми где, – жаловался фельдшер, отчаянно картавя. – А еще эти косоглазые… Господи, как хорошо, что моя драгоценная Хая, а она была просто выдающаяся женщина во всех смыслах, я говорю честную правду, не дожила до этих страшных времен…