Повисла пауза. И первым ее нарушил я.
– Прошу великодушно простить меня, благородная дама… – Фраза вырвалась почему-то на французском языке, но на каком-то очень странном, чудовищно архаичном. – Осталось незавершенным еще одно дело…
Я неспешно подошел к японскому офицеру, пытающемуся куда-то уползти, и пинком развернул его на спину. Клинок рогатины уперся в грудь, продавив сукно мундира. В глазах японца плеснулся ужас. Я ласково улыбнулся и нажал на древко. Раздался тихий хруст. Наконечник медленно, по сантиметру, плавно входил в грудную клетку, офицер тоненько верещал и судорожно дергал конечностями.
Наконец острие клинка скрипнуло о землю. Я еще раз улыбнулся, после чего резким прокрутом вырвал рогатину из тела, снова обернулся к девушке и склонился в манерном поклоне. Очень неестественном для этого времени и обстоятельств, но исполненном на автомате, как само собой разумеющееся.
– К вашим услугам, дамуазель…
И только сейчас почувствовал, как устал. Сил не осталось даже держаться на ногах, и я был вынужден опереться на рогатину. В глазах поплыл кровавый туман, сменившийся кромешной темнотой.
Что было дальше, я не помню, но очнулся на том же топчане, заботливо укрытый стареньким и потертым, но чистым одеялом. Все тело отчаянно ныло, болели даже кости, но голова оставалась совершенно ясной, и я прекрасно помнил все, что случилось с японцами. Но только это, остальное так и оставалось стертым из памяти.
Открыв глаза, попытался встать, и тут же чья-то рука мягко, но настойчиво вернула меня на топчан.
– Думаю, вам не стоит пока вставать.
Рядом на табуретке сидела та же девушка, что целилась в меня, но уже без винтовки, чинно, по-домашнему сложив руки на коленях. Винтовка (а точнее, короткий карабин с рычагом «Генри») стояла неподалеку, прислоненная к столу. Так, чтобы можно было быстро схватить.
Меховая безрукавка исчезла, вместо нее появились браслеты, массивные, явно старинные серьги и ожерелье из чеканных серебряных бляшек. На поясе незнакомки висел кинжал с роговой рукояткой, но не дамская игрушка, а серьезное оружие, с длинным и широким клинком, в кожаных ножнах, украшенных латунными пластинками. Судя по потертостям, кинжалом очень часто пользовались.
– Простите, демуазель… – выдавил я из себя, отчаянно стараясь преодолеть головокружение и тошноту.
– На каком языке вы говорите? – Девушка удивленно вздернула брови. – Очень похоже на французский, но я почти ничего не понимаю, хотя свободно на нем говорю. Это какой-то диалект? И почему вы меня называете… «демуазель»?
– Вельми благодарствую, отроковица… – на этот раз, к дикому своему удивлению, я вообще заговорил на древнерусском.