– Одно из важнейших правил этой гостиницы, написанных для постояльцев, гласит: не навреди персоналу. Поскольку Кирилл в данный момент занят, напомнить тебе об этом решил я. Или мне следовало сразу позвать госпожу управляющую?
При упоминании госпожи Санли Ная заметно передернуло, и все же он с чувством превосходства бросил:
– Не одичай ты от постоянного одиночества, знал бы, что мои действия были направлены исключительно на получение обоюдного удовольствия. Никакой опасности для караме…. – Быстрый взгляд на меня и поправка: – Для горничной они не представляли.
Герман недобро усмехнулся:
– За исключением того, что «обоюдного удовольствия» горничная вовсе не жаждала. А ты использовал свою силу для воздействия на ее чувства и сознание.
– Как бы то ни было, это не твое дело, безымянноборец!
– Ошибаешься, дух желания. – В голосе Германа зазвучали предупреждающие нотки. – Юлия не только исполняет обязанности горничной, но и обладает незаурядными способностями, в связи с чем оказывает небесплатную помощь мне в работе. Поэтому любое намерение причинить ей вред я буду воспринимать на свой счет. А те, кто пытается мне вредить, очень скоро об этом жалеют.
Услышав такое, я немного обалдела, но Най был слишком занят откровенно прозвучавшей угрозой, чтобы это заметить. Пока они продолжали вести диалог, больше напоминающий противостояние готовых наброситься друг на друга хищников, я все возвращалась к фразе «небесплатная помощь в работе». То есть это меня сейчас дополнительной деятельностью обеспечили? Или Герман сказал так, чтобы Най от меня отстал?
И вообще, почему он вступился за меня? Я, конечно, не жалуюсь, но…
Как-то внезапно ко мне пришло полное понимание того, что случилось бы, не вмешайся Герман. Притом случилось не где-то там во сне, а наяву! Вместе с пониманием меня накрыла жаркая волна стыда. Вогнать меня в краску не так-то легко, но сейчас я покраснела буквально до корней волос.
Боже, я ведь сама его обнимала, хотела, чтобы он меня поцеловал! Хотела, чтобы…
– До встречи, карамелька, – не позволил мне утонуть в омуте раскаяния голос Ная.
И дух желания, пренебрегая всеми правилами приличия, бессовестно растворился в воздухе, оставив после себя легкий, уже вскоре исчезнувший синеватый флер.
С его уходом я испытала одновременно и облегчение, и смущение еще большее, чем прежде. Кроме того, неожиданно обнаружила, что сижу на крышке стола, в то время как подол формы совсем неприлично вздернут вверх, оголяя большую часть ног.
Черт, черт, черт! Да чтоб его, этого Ная!
Спрыгнув на пол и одернув форму, я глубоко вдохнула, медленно выдохнула и, стараясь придать голосу интонацию спокойной уверенности, обратилась к безымянноборцу: