А ещё мы учились вскрывать блок, где находятся на хранении ТВЭЛы, как демонтировать сам тепловыделяющий элемент: его станина, тяжёлая, нам была не нужна, как вынуть из него топливные таблетки, как их упаковать, обернув в три слоя листами фольги: от таблеток исходило какое-то опасное излучение…
Выдерживали такую нагрузку не все. Из двадцати пяти человек, отобранных в первоначальную группу, осталось сперва двадцать, потом пятнадцать, и наконец, через месяц напряжённых занятий, всего девять — четыре пары и Раффан в качестве руководителя экспедиции.
Честно говоря, данный состав вызывал у меня большие сомнения. Я удивлялся, по каким критериям Эразм отбирал эти кандидатуры. Ну Барат с Сефой — это понятно: хорошие физические данные, основа успеха. Барат — чемпион Игр по бегу, Сефа, дылда, какую поискать, — чемпион среди женщин по прыжкам в высоту. Меня, кстати, взяли по той же причине. Также понятно было включение в группу Семекки и Петера: Семекка — специалист по интеллектронике, была надежда, что она справится с расшифровкой замков в туннелях, и, может быть, даже сумеет взломать локальную сеть Магнуса. Это сильно облегчило бы нам жизнь. А Петер — механик, специалист по технике, и тоже была надежда, что в Гелиосе удастся найти какой-нибудь самодвижущийся экипаж, какой-нибудь внедорожник, достаточно сохранившийся, чтобы его наладить. Тогда хоть часть обратной дороги мы сможем проехать, а не уныло топать пешком. Но вот зачем нужны были Ракель и Азза — странные девушки, похожие друг на друга, как сёстры? Ракель вроде бы складывала стихи, даже умела записывать их на бумаге, а Азза сочиняла к ним музыку и пела на районных концертах. Ну и зачем они нам? Физические характеристики у обеих были ниже нуля: при беге они начинали задыхаться уже через сто-двести метров, стреляли исключительно в «молоко», беспомощно висели на турнике, не в силах подтянуться хотя бы раз.
Так вот — зачем?
Я этого совершенно не понимал.
И также непонятна была роль Леды, которую Эразм назначил в пару со мной. Сблизились мы с ней почти сразу же, Леда сама явилась ко мне в номер после вечерних занятий. Однако была здесь одна странность: любовью она занималась так, словно отрабатывала необходимый, но не слишком интересный урок, ничего лишнего, никакого эротического обрамления. Разница со стонами и визгами Ноллы была колоссальная. Меня это, честно говоря, задевало. Леда словно видела во мне лишь некое механическое устройство, некий девайс, который можно было по желанию включать или отключать. Пару раз я попытался её по-настоящему разогреть: несмотря на усталость от тренировок, сил в этом смысле у меня было достаточно. Но я напрасно тужился и пыхтел, Леда игнорировала все мои отчаянные старания. Дожидалась пока очередная процедура закончится, одевалась, бросала «пока!» и уходила, чтобы вновь появиться через два-три дня.