Аркадия (Столяров) - страница 41

Правда, была в этом и положительная сторона. По прошествии двух недель я вдруг заметил, что практически не вспоминаю о Нолле. Прошло даже злорадство — я поначалу его испытал, увидев Барата с Сефой, поняв, что Нолла получила отставку. Да и к самому Барату я стал относиться спокойнее. На меня больше не действовали ни его самодовольная физиономия, ни его куртка с эмблемами и нашивками, полагающаяся чемпиону, ни ухмылка, с которой он говорил: на кой чёрт нам сдалась эта тренировочная лабуда, он, Барат, до Гелиоса и так дойдёт. Чихал я на этого дурака.

Зато ситуация с Ледой выглядела действительно странной. Держалась она как-то в стороне ото всех, ни с кем особенно не общалась, разве что иногда разговаривала с Семеккой и Петером, физподготовкой почему-то не занималась, на лекциях, их нам читал сам Эразм, глухо молчала, ни единого вопроса не задала, всё своё время либо сидела с бумажной книгой, либо просматривала какие-то тексты с экрана.

Бог мой, оказывается, Леда умела читать — бесполезное, архаическое умение, очень редкое, таким в Аркадии обладали едва ли сто человек. Конечно, интересная специализация, но опять-таки — зачем это нам? Зачем нам в походе человек, только и умеющий, что — читать?

А главное — почему её нужно было соединять в пару со мной?

В общем, тут я Эразма тоже не понимал.

Так прошли три месяца, слившиеся в единый сумасшедший поток. Я до изнеможения бегал, прыгал, карабкался, ориентировался по карте, учился оказывать первую помощь, разжигал костры, изготавливал копья и луки, варил похлебку, стрелял, подрывал металлические конструкции, часами, замаскировавшись, лежал в траве, не имея права пошевелиться, два-три раза в неделю встречался с Ледой, просыпался ночью и не мог сообразить, где нахожусь.

И чем дальше, тем больше мне почему-то казалось, что этим занимаюсь не я, а кто-то другой. Я не то чтобы изменялся — но со мной явно что-то происходило.

Я наблюдал за собой как бы со стороны.

А потом наступил день, которого мы ждали — и с нетерпением, и с определённой опаской.

День последней черты.

День, когда Эразм заблокировал наши чипы…

Трое суток они бредут через невообразимый сушняк. Трудно сказать, что здесь когда-то произошло, но деревья вокруг торчат голыми костяками — без листьев, без веток, даже в большинстве своём без коры, раскорячась, как серые призраки, обломками сучьев. Мох здесь тоже — пересохший, белесый, потрескивает под ногами: хруп… хруп… хруп… От него исходит удушливый, почти осязаемый жар.

Непонятно, где эта мёртвая жуть заканчивается. Всю имеющуюся у них воду они опрометчиво выпивают в первый же день. Кто мог предвидеть, что придётся столько идти? Костёр Леда разжигать запрещает: