Зеленоглаз не выдержал моих содроганий, поскользнулся на луже, которая накапала с потолка и случайно задел панель, выкрутив мою громкость вверх. Я не преминул воспользоваться этим и продолжил свою истерику так, чтобы меня услышало как можно больше народу, ведь за стенами моего ангара кто-то обязательно должен был находиться. Уж не знаю, почему я тогда считал, что это мне каким-то образом поможет или сделает меня более желанным собеседником, но тем не менее не желал останавливаться.
На космодроме в отдельной соте, где меня бросили, более не было никого. Зато через стену я слышал взволнованные переговоры и всем своим телом ощущал, что говорят не люди, а такие же корабли, как и я. Я уже умел сканировать помещение, и эта здравая мысль пришла мне в голову только теперь. Я чуть притих, а когда понял, что за стеной имеется огромный ангар, где стоит множество таких, как я, и они даже могут общаться, в то время как я, словно изгой, обитал в гордом одиночестве, то вновь разревелся.
– Вы меня ненави-и-и-идите! Вы меня изолировали, потому что я отста-а-а-лый!
– PX-WeS2, а ну прекращай! Хватит чуть что реветь, ты же корабль, в конце концов! – Капитан сумел подняться только со второй попытки. Он протёр рукавом макушку, на которую также успело накапать. – Ты же сейчас всё испортишь, и опять ремонт понадобится!
– Вы меня ненави-и-идите! – Я продолжал вопить.
– Мы оставили тебя в одиночестве только потому, что переживали, как ты уживёшься с другими кораблями, – примирительно выдохнул капитан. – Тебя никто не исправлял, и у тебя недостаточно знаний. Ты слишком юн, чтобы вынести наше общество. Именно потому мы решили оставить тебя в отдельной соте. Здесь куда удобнее разговаривать.
– И потому, что здесь меня легко ликвидировать? Без свидетелей?
– Свидетели ничем бы не помешали – это нормальный процесс, и он является законным. – Зеленоглаз пожал плечами. – Мы заботились исключительно о тебе. В конце концов, каким бы ты ни был, ты часть команды. Мы, хоть и против своей воли, но приняли тебя, и мне жаль, что мы не помогли тебе освоиться, а, напротив, напугали.
От его слов мне сделалось грустно и радостно одновременно. Капитан назвал меня частью команды, а я слышал, как он говорил, что команда – это семья. Я не помнил своих родителей и даже не знал, любил ли их и какие у нас были отношения, но знал, что такое семья, и очень хотел её. Я не любил одиночество и до сих пор испытывал некоторый ужас при упоминании врачей и лечения.
Я замолчал и перестал плакать. Мне стало немного стыдно за своё поведение, и я пытался придумать ответ, чтобы не показаться дураком и не разрыдаться снова.