Он отвез меня в какую-то специальную столовую и после царского ужина предложил службу у Луначарского в большевистском министерстве культуры и просвещения. Я согласился. Мое высокое мнение о Полторацком особенно утвердил тот факт, что, являясь моим спасителем от голода или красноармейской пули и прекрасно осознавая это, он ни в коей мере не считал себя благодетелем и в беседе со мной не подпустил в свой голос ни малейшего барственного оттенка, столь соблазнительного в таком случае.
Однако через пару лет комиссариат просвещения окончательно превратился в неприятное и бесхлебное место, где обещанное право на эксперимент осуществлять стало решительно невозможно. Вдобавок таганцевское дело, по которому был расстрелян поэт Гумилев, в слабой мере касалось и меня, так что отъезд из Петербурга был бы шагом очень желательным. Правда, я не знал, что этот отъезд станет окончательным и вряд ли в своей жизни увижу я когда-нибудь город, которому обязан всем.
Я слышал, что Полторацкий переведен на службу куда-то в провинцию, но тем не менее часто наезжает в бывшую столицу. В один из этих визитов я нашел его. Он очень обрадовался моему желанию попасть к нему, долго расхваливал место, где ему теперь приходится жить, по-свойски ругал большевистских правителей за недостаточное внимание к провинции, говорил, что, прежде чем перестраивать огромную страну и пытаться обрести власть над целым миром, хорошо бы сделать подлинно новым хотя бы один незначительный городок.
Я принял пост помощника прокурора города Энска. Новое назначение, казалось бы, больше подходило мне по существу - ведь я окончил юридический факультет Санкт-Петербургского Императорского университета, одновременно являясь слушателем Духовной академии. В академии такая форма образования обычно не приветствовалась, но, поскольку ректор ее был старинным другом нашей семьи и сильно благоволил ко мне, для моей персоны было сделано исключение.
Однако Полторацкому я сказал, что если в прежние времена я и имел мысли о реформировании закона, если и подразумевал некоторое внешнее упрощение законодательных форм с целью избавления суда от ханжества и элементов фарса, то, по существу, собирался усложнять их, а вовсе не давать правовое обоснование воровству и моральное - хамству.
Столь резкие мои слова Полторацкого не смутили - мы с ним всегда говорили начистоту.
- Ну и что? Отринь ты старые принципы отстраненного благородства! Ведь если б сам Господь Бог придерживался подобных принципов, мир бы до сих пор не был создан.
- Но ведь если закон напрямую говорит, что нужно наказать правого и...