Год назад, когда после диверсии на железнодорожных путях под Варшавой немцы впервые в качестве репрессии осуществили публичную казнь, Гвардия Людова выдвинула идею о том, чтобы остановить немецкий террор польским контртеррором. Тогда, в октябре 1942 года, нападения специальных групп Гвардии Людовой на кафе-клуб и два других немецких объекта в Варшаве, предпринятые в отмщение за 50 повешенных, оказались эффективными, Немцы прекратили кровавые репрессии, ограничившись контрибуцией, которая, между прочим, была «добыта» отрядом Гвардии Людовой в местном банке. Вскоре, в январе 1943 года, генерал-губернатор Франк, увидев в новых актах возмездия со стороны Гвардии Людовой проявление стихийного возмущения населения, грозящего опасным взрывом, прервал начатые по распоряжению Гиммлера массовые уличные облавы «для вывоза» в лагеря. Эти результативные вооруженные действия, а также вспышка своего рода вооруженного восстания выселяемых жителей Замойщины — выступления, по сути дела, стихийного, но вместе с тем достаточно эффективного — доказали, что пассивность не лучший способ избежать гитлеровских репрессий. Пример действий Гвардии Людовой способствовал активизации борьбы на территории всей страны, во всех слоях, он увлекал, подталкивал к вооруженным действиям все патриотические организации. Лозунг борьбы распространился в глубь страны. По деревням и лесам всего генерал-губернаторства прокатилась широкая волна сопротивления оккупантам.
В июле 1943 года нацисты объявили Польшу зоной партизанской войны. Выражением этого стали человеконенавистнические распоряжения от октября 1943 года и публичные казни. Исходным пунктом нового этапа в этой борьбе послужили осенние выступления отрядов Кедыва Главного командования Армии Крайовой, направленные против особенно жестоких палачей гестапо. 7 сентября 1943 года от пуль ударной группы «Пегас» (позднее — «Парасоль») пал Франц Бюркль, заместитель начальника тюрьмы в Павяке; 24 сентября — Август Кречман, заместитель коменданта дисциплинарного лагеря в гетто; 1 октября — Эрнст Веффельс, начальник женского отделения тюрьмы в Павяке; 5 октября — гауптштурмфюрер СС Лехнер, начальник отдела варшавского гестапо.
Когда немцы ответили кровавыми публичными казнями — 10 заложников за одного немца или немецкого чиновника, Варшава содрогнулась. Главное командование Армии Крайовой вступило в кровавую игру.
Могло ли оно поступить иначе? Год назад контртеррор Гвардии Людовой оказался успешным, он остановил немецкие репрессии, принес Гвардии Людовой уважение и благодарность общества, увеличил ее влияние. И теперь, на рубеже 1943—1944 годов, люди не хотели пассивно ожидать случайной смерти в результате уличной казни. Общество смотрело с надеждой на тех, у кого было оружие и кто именовал себя вооруженным представительством официального руководства нации: правительства и армии. Было ли это в новой, изменившейся ситуации наилучшим путем? Не знаю. Не знаю также, задумывались ли над этим в Главном командовании Армии Крайовой. Но мне понятны мысли тех, кто начал борьбу, мысли бойцов отряда для особых поручений АК, варшавских харцеров, выпускников подпольных гимназий, бойцов «Пегаса». Выслеживая высокопоставленных гитлеровцев, организуя на них засады, оказавшись застигнутыми с оружием в руках среди разбегавшейся от облавы варшавской толпы, наконец, расстреливая в упор наиболее охраняемых, тех, кого настичь можно было только здесь, в непосредственной близости от амбразур бункеров, охранявших немецкие учреждения, они видели свою задачу отнюдь не в том, чтобы вписать в будущую историю эффектные красочные эпизоды, и не в том, чтобы создать традиции лихих, блестящих покушений. Они знали, что там, где оказались несостоятельными призывы к гуманизму, там, где не оправдались расчеты на эффективное давление западных союзников, там, где не действовали даже собственные интересы оккупантов, остается лишь одно — с помощью пистолета апеллировать к обыкновенному страху немецких оккупационных чиновников: гибель наиболее жестоких из них, возможно, окажет сдерживающее влияние на их преемников.