Альфред всегда мечтал, чтобы все племена, для которых английский родной, жили в одном государстве. Страна его мечты называлась Инглаланд. И судьба, эта сука, управляющая нашей жизнью, распорядилась так, что я сражался за Альфреда и его мечту. Я убивал данов. Я убивал норманнов. И каждая смерть, каждый удар меча укрепляли власть саксов. Я понимал, что Нортумбрии не выстоять. Слишком она мала. Скоттам нужна земля, но у скоттов имелись свои враги: они воевали с норманнами из Страт-Клоты и с островов, которые отвлекали на себя короля Константина. Ирландские норманны яростны в бою, но редко объединялись под властью одного конунга, хотя корабли с драконьими головами постоянно пересекали Ирландское море, доставляя воинов, обживающих дикое западное побережье Нортумбрии. Даны стали теперь осторожнее в отношении Британии, и их суда уходили дальше на юг в поисках легкой добычи. А саксы все набирали и набирали силу. Так что однажды, как я понимал, Нортумбрия падет и достанется, скорее всего, именно саксам. Я не хотел этого, но противостоять такому исходу все равно что обнажать клинок против судьбы. И если от судьбы не уйти, во что я твердо верил, то лучше уж пусть Уэссекс унаследует Этельстан. Эльфверд — мой враг. Его родичи ненавидели меня и, овладев Нортумбрией, обрушили бы всю мощь саксонской Британии на Беббанбург. Этельстан поклялся защищать меня, равно как я поклялся защищать его.
— Он использует тебя! — с горечью заявила мне Эдит, когда обо всем узнала.
— Этельстан?
— Ну конечно! С какой стати тебе помогать ему? Он нам не друг.
— Я всегда любил его.
— А вот любит ли он тебя? — осведомилась она.
— Я дал клятву защищать его.
— Ох уж эти мужчины и их клятвы! Думаешь, Этельстан сдержит слово? Веришь, что он не вторгнется в Нортумбрию?
— Не вторгнется. Пока я жив.
— Он же лис! — воскликнула Эдит. — Он властолюбив! Ему хочется стать королем Уэссекса, королем Мерсии, королем Восточной Англии, королем всего! И ему все равно, через что или через кого придется переступить, лишь бы достичь своей цели. Ну конечно, он нарушит свою клятву! Он ведь никогда не был женат!
— А это-то здесь при чем? — Я воззрился на нее.
Эдит смутилась.
— В нем нет любви, — пояснила она, озадаченная моей несообразительностью. — Его мать умерла, давая ему жизнь. — Супруга осенила себя крестом. — Всем известно, что дьявол метит таких детей.
— Моя мать умерла, давая мне жизнь, — возразил я.
— Ты — дело другое. А ему я не доверяю. И когда Эдуард умрет, тебе следует остаться дома!
Это было ее последнее, горькое слово. Эдит сильная и умная, и только дурак не прислушается к совету такой женщины, однако ее натиск пробудил во мне гнев. Я знал, что она права, но мое упрямство и ее настойчивость лишь укрепили во мне решимость сдержать слово.