За каждым из нас на корабле была закреплена своя каюта — небольшая, узкая, больше являющаяся спальным местом, чем полноценной комнатой, но дающая уютное ощущение личного пространства. Насколько я поняла, новый стрэйнджер был рассчитан на смешанные составы экипажей, поэтому и санузлов в нем, в отличие от предыдущей модели, было два. А еще здесь было несколько душевых. Нет, по сути, душевая была одна, но разделенная на пять герметичных секций, в стенках которых были встроены многочисленные форсунки, за секунды обмывающие тело с головы до ног. Быстро, экономно, практично — и в два захода обслуживалась вся команда.
Впрочем, кроме этого, интересного на новом звездолете было немерено. Мы заглядывали во все его углы, слушая Стэнфорда, и совершенно потеряли счет времени, поэтому когда он сказал, что на сегодня все и мы можем отправляться по домам, даже не поверили, что день близится к вечеру.
В котором часу мы сегодня вернемся на стрэйнджер, Стэнфорда не интересовало, важно, чтобы завтра в семь утра мы как штык стояли на утреннем построении и готовы были плодотворно работать целый день.
Собственно, именно это лирическое отступление и заставило меня призадуматься, где наш новый начальник собирается провести весь вечер, а может, и ночь. И учитывая то, что перед этим я имела честь общаться с Просто Богом в «Zооm», пришла к выводам, что он не отказался от намерения заявиться туда снова, чтобы сразиться с хваленой Шо.
Ну, это я, конечно, так себе льстила, потому что таким, как Стэнфорд, никому ничего доказывать давно было не нужно. Если он и приедет в клуб, то, скорее, из простого любопытства. Вот только я собиралась туда уж точно не поэтому. Чем-то Просто Бог меня зацепил. Наверное, тем, что как-то выпадал этот мужчина из рамок моих представлений о нем. Настоящая Шарлотта Ривз никогда не позволит себе даже тени кокетства и уж точно не станет заигрывать с начальством или кем-то из сослуживцев. Набитых в этих вопросах шишек мне хватило на всю оставшуюся жизнь, да и желания особого что-то менять у меня больше не было. Я к своему одиночеству даже начала привыкать.
Нет, я не помешанная на высокой морали и нравственности идеалистка. Изображать из себя перед вами недотрогу — лицемерие, поскольку мужики у меня были. Два, если быть точной. Первый случился по молодости и по глупости еще в академии. Сейчас я таких, как Винс, просекаю на раз, зная, что гнильцу в близком человеке надо подмечать сразу, а не смотреть на него сквозь розовые очки до тех пор, пока эти самые очки тебе не впечатают кулаком в глаз. Это ведь только в юности мы способны идеализировать тех, кто нам нравится, и то, что Винс спустя пять лет наших отношений сбежал, испугавшись моей инвалидности, было скорее моей виной, чем его.