— Элюмлюк паралары, — сказал Кемик, — то есть деньги смерти. Невеста хранит их всю жизнь. Расходуют только на похороны.
Свадебная процессия восторженно, с музыкой сопровождала гостей к управе, пить чай.
— Какой славный добросердечный народ! — сказал Ваня.
И верилось Ване: вернется домой, расскажет в роте про турецкую жизнь, про эти деньги смерти в пятнадцать лет, на заре жизни. Мечтал снова появиться в Шоле и чтобы в избе собрались мужики и бабы, а он, сидя рядом к отцом, поглядывая на счастливую мать, рассказывал бы: турецкий мужик той же свободной жизни хочет… В мировом масштабе это означает новый свет, так что и Хоромским хода больше нет.
За столом сидели и староста, и офицер — местный начальник, и четверо почтенных богатых. Фрунзе спросил, какое у них хозяйство. Оказалось, до ста десятин земли и по нескольку сот баранов. До войны у них было баранов по нескольку тысяч. Все отдали Гази — попросил.
Офицера тяжело ранило при защите Дарданелл, он уже давно обосновался в Карабекировке. Сказал по-французски:
— Эти господа вечно ноют, а сами прячут зерно и кожи.
— И в России кулаки прячут хлеб, — отозвался Фрунзе.
— В этой деревне стоит жандармский отряд. А не то бы эти господа сговорились с бандитами и ни зернышка бы не дали.
На площади еще толпился народ.
Молва обогнала караван. По селам летела весть: «Едет русский паша, красивый, голубоглазый, вежливый, доступный».
На дороге караван встречали толпы жителей из окрестных сел — турки в малиновых и красных фесках, в плоских меховых шапочках, лазы в башлыках, воинственные курды, татары.
— Вон как привечают, — говорил Ваня, и тут же с тревогой спрашивал: — А в центре, в Ангоре может произойти иначе?
— Приедем — увидим, — отвечал Фрунзе.
В низинной деревушке глашатай, колыхая широкими штанами, на полусогнутых ногах ходил между домами и время от времени выкрикивал:
— Слушай, слушай! Утром либо днем проедет русский!.. Проедет Фрунзе! Проедет!.. Возможно, заночует… Возможно! Согласно турецким приличиям, всем надлежит выйти на окраину гостеприимно… Слушай хорошо, чтобы потом не было «я не слышал».
Жители выходили на наружную лестницу:
— Не шуми, уже знаем.
— Раньше знаем, чем ты вопил.
Фрунзе, как бы худо ни чувствовал себя физически, на остановках говорил с людьми: в Стране Советов мусульмане дружно живут с другими народами, того же желают Турции.
В Аладжу караван прибыл засветло. Здесь встреча была сердечная. Аладжинский воинский начальник жал руку Фрунзе со словами:
— Ты покорил наши сердца. Усадил турецкого солдата в свою повозку.
Ночевала миссия в домах горожан. Фрунзе, Кулаге, Ване и Кемику достался дом квартального старосты. Расположились на полу у пламенеющего очага. Вот в комнату стали входить и потихоньку садиться, в отсветах пламени, любопытствующие домочадцы.