У Кемика вертелось на языке: «Через сто лет и будут судить люди». Но он был подавлен обилием новых для него фактов. И тем был смущен, что Фрунзе, Дежнов, Кулага — никто не обольщался, трезво судили о достоинствах новой анатолийской власти.
А Фрунзе думал: «Не может быть, чтобы турки отключились от такого договора. Возможно, совершен какой-то уклон к Франклен-Буйону, узко тактический, незаметный. Однако в перспективе и такой может быть опасным».
В узких кривых улицах Константинополя что ни шаг, то харчевня или кофейня. Что ни район — Пера, Галата или Стамбул — по обоим берегам Золотого Рога все те же прямоугольные дыры лавок, теснота вытянутых вверх домов и пестрота фесок. Повсюду слышится гортанный крик.
Сразу за порогом лабиринта Чирчи-базара — крытого рынка исходил пивным духом полутемный дешевый ресторан. Сюда заглядывал врангелевец, пехотный офицер в звании капитана, в прошлом приближенный генерала Слащева, теперь беженец. Перед крупяным супом и после мяса с макаронами со сладкой подливой он читал русские газеты. Заказывал еще три стакана компота и сидел, сидел…
Здесь он и встретил журналиста из «Таврического голоса», умолкшего с бегством в дикую и нищую Туретчину. Узнал губастого: летом прошлого года видел его в палатке своего друга, поручика, на Турецком валу, вблизи Сиваша: журналист млел от жары и скучным голосом советовал поручику перебежать к красным, пока не поздно. Поручик тогда не решился, но с парохода, когда уже отчалила «Мечта», покидая навсегда Севастополь, а пехотный капитан был уже крепко пьян, поручик бросился за борт в лодку, но угодил в волны. Одурелый от вина и несчастья, капитан стал стрелять в торчавшие из воды голову и плечи друга-«изменника». В гуще беженцев на палубе он увидел и журналиста-«изменника», но револьвера уже не было — отобрали.
— А не то — и тебя бы! — теперь сказал ему капитан и налил вина. — Помянем… Сегодня исполняется год. Я убил, а виноват ты, болтун!
— Никто ни в чем не виноват… Может быть, ты не попал. Поручик стукнулся головой о борт лодки и утонул.
— Ладно, ты все-таки только болтун. А вот Слащев, вот кто подлец! Я не успел пристрелить его. Ничего, красные это сделают. А помилуют его красные — пошлем в Россию человека из нашей братии, рассчитается. А лично мне за все ответит Фрунже[4]. Убить его, а? Такие вот интеллигенты во всем и виноваты!
— Никто ни в чем не виноват. Никто ничего не понимает. Здесь мои коллеги в газете «Вакыт» на улице Бабыали недоумевают: что с Турцией?
— С немцами, дура, связалась в мировой войне! Если бы пошла с нами, то не знала бы кемалистов, а Россия — власти большевиков.