и все. Видите палочку? Это не просто легато, а указание исполнять вот так: та ри, ра-ри-ра-ри, рааа-ба. (Поет с выражением.) Такие подробные указания значительно сужают пространство выбора нам, исполнителям.
Мураками: А бывает, что с какими-то указаниями вы не согласны, недоумеваете, зачем делать так, а не иначе?
Одзава: Бывает. Особенно у музыкантов струнной группы: «Что?! Ну нет!»
Мураками: Но если так написано в нотах, исполнитель должен этому следовать?
Одзава: Все этому следуют, потому что так надо.
Мураками: А сложность в основном – техническая?
Одзава: Технически сложного очень много. Иногда кажется, что это невыполнимо. То есть в принципе невозможно исполнить.
Мураками: Но если в партитуре оставлены такие подробные указания и практически нет поля для выбора, значит, исполнение Малера зависит от дирижера? Иначе почему одно исполнение отличается от другого?
Одзава (надолго задумавшись): Интересный вопрос. Интересный в том смысле, что я никогда не мыслил подобными категориями. Как я уже говорил, в отличие от музыки Брукнера или Бетховена у Малера довольно много информации, что, казалось бы, автоматически сужает пространство выбора. Но в действительности этого не происходит.
Мураками: Я понимаю. Поскольку слышу по звучанию, что у разных дирижеров исполнение разное.
Одзава: Ваш вопрос заставил меня задуматься. Думаю, из-за обилия информации каждый дирижер ломает голову над тем, как с этой информацией обращаться, как ее сопоставить. Уравновесить.
Мураками: Вы имеете в виду указания для отдельных инструментов при параллельном развитии разных партий?
Одзава: Да. Потому что, даже если отдать приоритет одному из них… оба должны работать. У Малера особенно важно, чтобы оба инструмента работали. Но когда они начинают играть и ты чувствуешь, что не можешь одинаково использовать оба, приходится как-то распределять их между собой. Поэтому, хотя в мире нет более информативного композитора, чем Малер, ни у одного другого композитора звучание так сильно не зависит от дирижера.
Мураками: Но это же парадокс. Получается, избыток осознанной информации делает выбор более подсознательным. Вот почему вы не воспринимаете информацию как ограничение.
Одзава: Верно.
Мураками: И лучше бы ограничения были.
Одзава: Да. Так было бы понятнее.
Мураками: Даже при наличии ограничений есть ощущение свободы.
Одзава: Думаю, это так. Потому что моя работа как дирижера – превращать в звук то, что написано в нотах. Строго придерживаясь наложенных ограничений. А вот остальное – уже свобода.
Мураками: Если исходить из того, что остальное – свобода, получается, базовая свобода исполнителя одинакова что у Бетховена, где почти нет указаний на какие-либо ограничения, что у Малера с множеством ограничений.