По мере комплектования штата начались совершенно другие занятия. В учебных классах — китайский-японский-корейский языки, обычаи, порядки, этические нормы и мораль различных слоёв дальневосточных этносов преподавались так, словно офицеров готовили для дипломатической службы. “На свежем воздухе” проходило освоение совсем незнакомой мобильной телеграфной связи, как проводной, так и беспроводной, минно-взрывное дело, навыки маскировки, умение обнаружить противника, не будучи обнаруженным самому, дневное и ночное ориентирование на местности и тщательное изучение карт — совсем новых, будто вчера вышедших из под пера картографов. При этом, ни на один день не прекращались занятия по стрельбе, фехтованию, джигитовке, горной подготовке и медицинской практике.
Летом прошлого года закончилась зубрежка и начались “выходы”. Сначала освоили окрестности дислокации — учились на ходу визуально запоминать детали местности до мельчайших подробностей, до сдвинутого камня и сломанной ветки, читать следы, выявлять потайные тропинки и стоянки, оборудовать собственные секреты так, чтобы никто даже не догадывался об их существовании. Окрестные мальчишки стали лучшими спарринг-партнерами на тренировках по скрытому передвижению и маскировке, а шастающие вокруг хунхузы — той “кусачей” боксерской грушей, на которой отрабатывались навыки обнаружения, слежения, засад и уничтожения противника. Убитыми и ранеными батальон потерял почти четверть. Естественный отбор. Как правило, в лазарет или на кладбище отправлялись самые лихие и бесшабашные, щеголявшие своим презрением к опасности или закоренелые двоечники, не способные усвоить правила, писанные кровью.
Обычно вся учёба проходила днем, но по мере освоения окружающего пространства работа все больше смещалась на ночь. В конце концов, именно ночное времяпровождение стало основным и главным. День — для отдыха и наблюдения, ночь — для передислокации, оборудования позиции и выполнения задания. Когда местные хунхузы закончились, ареал работы начал стремительно расширяться. К осени марш-броски по 5-10 и даже по 50 вёрст превратились в рутину. Условия оставались неизменными — выдвинуться в заданную точку так, чтобы ни одна душа не догадалась о присутствии там подразделения российской армии, оборудовать позиции для засады, уничтожить противника. Так же скрытно вернуться обратно.
В такой обстановке весь год шло боевое слаживание, формирование снайперских пар и подгонка оружия, ставшего предметом особой гордости всего батальона. Его получили перед самым началом нового 1902 года — триста кавалерийских карабинов под патрон 6,5×55SE, известных также как «шведский Mauser». И если две сотни из них были хорошо знакомыми Carl-Gustaf М96, производства норвежской фирмы Ole H. J. Krag, то карабины, предназначенные для снайперов, оказались абсолютно новыми невиданными отечественными самозарядными изделиями с магазином на десять патронов и пятикратной оптикой. Привыкшие к отчаянно бодающейся “мосинке”, стрелки сразу оценили мягкую отдачу, настильность лёгкой остроконечной пули, удобство прицеливания без передергивания затвора. Меткость стрельбы и темп поражения целей выросли кратно. Триста шагов уже считались ближним боем, шестьсот — дистанцией уверенного поражения. Особо глазастые умудрялись попадать в мишень даже на тысяче. Павел Варгасов был как раз одним из них.