И если бы все ограничилось только непредумышленным убийством и его сокрытием, приговор вышел бы мягче, тем более что изнасилование через столько времени доказать уже не получилось бы: всех свидетельств о нем оказалось только утверждение закадычной подружки погибшей. Но за время следствия набрался еще десяток нарушений, от препятствий следствию и хранения наркотиков до нескольких эпизодов нанесения вреда здоровью, еще одного изнасилования и, наконец, сопротивления при аресте, при котором пострадал полицейский.
В итоге дело разрослось в несколько томов, и вместе со следствием все это тянулось почти три года. Да, какие-то эпизоды закрыли за примирением сторон, где-то доказательств, прямо скажем, оказалось недостаточно, но и того, что набралось, хватило по совокупности на восемнадцать лет.
К Мелиту Аверу я никакого снисхождения не испытывала и искренне считала, что он получил по заслугам. Отца этого малолетнего паразита мне было жаль, но умеренно и до первых вежливых угроз с его стороны: сам такого воспитал или, вернее, не воспитал. Тем более, как я со временем поняла, пекся Дамар Авер не столько о ребенке, сколько о своей деловой репутации, на которой сын-уголовник стал очень неприятным пятном. Такой действительно мог подложить мне свинью по имени Тамиан Юрд: эффективно и, даже если вскроется его причастность, привлечь не за что.
— Скорее всего, действительно такая вот ирония судьбы, — помолчав, отозвался Адриан. — Я точно помню, что у Ферейна была семья в столице, и семья эта была очень непростой.
— Но вы же мало общались?
— И это показательно, — выразительно двинул бровями Блак. — Чтобы мало с кем-то общаться там, нужны веские основания — слишком мало людей и слишком тесный коллектив. Его сторонились и недолюбливали, причем за дело, тип всегда был очень самоуверенным, заносчивым и беспринципным. И жестоким. То есть ничего такого он себе с окружающими не позволял, в маленьком коллективе это слишком рискованно, тем более в таком коллективе. Он же не дурак, понимал, что серьезных ошибок ему не простят. Но… Не знаю, как объяснить. Бывает вроде и ничего человек, но посмотришь на него подольше и понимаешь — дрянь.
— Такое впечатление бывает обманчивым, — возразила я скорее из любви к справедливости, чем действительно из протеста.
— Бывает, — не стал спорить Адриан. — Но тут особый случай, Ферейн — он… Хм. Ты знаешь, что духи могут чувствовать? Даже самые примитивные твари Разлома вроде грешников?
— Первый раз слышу, — озадачилась я.
— Ну, об этом не распространяются, зачем бы рядовому обывателю знать тонкости. Но это факт. В большинстве своем чувствуют не так, как живые, но они могут радоваться или страдать. Голод и, главное, некий аналог боли — да, примитивно, но это уподобляет тварей живому. И мы стараемся убивать их быстро, даже если имеем дело с единственной слабой тварью и другой опасности нет. А Авер развлекался тем, что издевался над ними. Ну знаешь, как дети по дури лягушек надувают или насекомым крылья отрывают. Тупая такая жестокость, абсолютно бессмысленная и чаще всего безнаказанная. Дети не понимают, что вся эта мелочь тоже живая и ей тоже больно. Вот и у Ферейна было примерно так же: он не то чтобы наслаждался мучениями жертв, ему просто было забавно смотреть, как они реагируют. Оно вроде и мелочь, потому что — твари Разлома, чудовища и никто их, собственно, не жалеет. Но все равно…