Сначала мы остановились у огромного, по местным меркам, белого четырехэтажного здания казенного вида, но при этом не лишенного изящества, которое придавали округлые арки над окнами и обычные для местной архитектуры бортики из выступающих камней. От дороги его отделяла низкая кованая ограда и живая изгородь. Здесь выскочил только Завр, зато не с пустыми руками — прихватил сумку с уликами. Ждать его возвращения не стали.
Видимо, любопытство на моем лице было написано настолько крупными и четкими буквами, что Блак ответил, не дожидаясь вопросов.
— Это госпиталь, — кивнул он в сторону здания. — Государственная лаборатория в городе одна, там чаще всего для больницы анализ проводят, ну и для нас экспертизу, если что. И морг тоже один, тут же.
— Да, и патологоанатом один, он же хирург, — не удержалась я от смешка.
— Да, и эксперт — тоже он.
— Когда он все успевает? — Я уважительно качнула головой.
— Этого никто не знает. Но ходят слухи, что он одержим каким-то древним духом и потому такой энергичный, — охотно поддержал разговор оставшийся полицейский, чьего имени я так до сих пор и не знала. — И лаборанты у него только для отвода глаз, а всю работу делают ночами духи.
— Звучит заманчиво, — заметила я. — Интересно, а к уборке они пригодны? Я бы тогда домой одного одолжила…
— Вы зря иронизируете, — неожиданно поддержал подчиненного некромант. — Как минимум один дух в подчинении у Траса есть.
— Но это же незаконно, — растерялась я.
— Он доброволец, из застрявших.
Застрявшими некроманты называли тех, кого официально именовали «разумными духами стихийного воплощения», — души людей, по каким-то причинам задержавшиеся в нашем мире и сохранившие прижизненную личность. Их положение было закреплено юридически, и к таким духам во многом относились как к живым людям. То есть владеть собственностью или, например, вступать в брак они по понятным причинам не могли, но развоплощение души без ее согласия приравнивалось к убийству (хотя доказать это было сложно, но некроманты сами редко на такое шли, суеверно считая очень дурным делом, за которое мстили другие духи), нарушение ею закона каралось по тяжести преступления, а показания в суде учитывались наряду с показаниями обычных людей.
Довольно редкое явление, но не настолько, чтобы считать его уникальным. В моей практике таких дел было несколько, и лучше всего запомнилось, конечно, то, где главным свидетелем обвинения по делу об убийстве выступал сам покойный. Причем поначалу он еще и врал напропалую, пытаясь оговорить совсем не того, кто действительно совершил преступление.