Колокольчик на такой высоте звенел особенно – звонко и легко. Невесомо. Звук ловко подхватывал даже самый слабый ветерок и швырял его в небо, как мальчишка кидает вверх осенние листья.
Вир поступал по заветам Нэ – звонил и надеялся, что это принесет свои плоды, хотя и не понимал, какой результат должен быть. Как подружиться с татуировкой на собственной спине? С рисунком, который лишен всякого намека на жизнь?
Что он получит, когда подружится?
Станет сойкой? От подобной мысли Вир поежился, потому что знал, что бы случилось, если бы старуха услышала нечто подобное. Она бы взгрела его. Крепко отдубасила по спине и плечам палкой, чтобы «выбить дурь, засевшую в пустой бычьей голове».
День за днем, неделя за неделей он приходил на карниз над Рионой и звенел. Ученик желал порадовать наставницу, доказать, что достоин ее внимания, что она не ошиблась в нем и не будет разочарована. И даже во сне его часто преследовал странный голос Нэ:
– Звони в колокольчик, мальчик! Не ленись, Бычья голова! Нельзя познать дружбу, ничего не делая ради нее!
И он продолжал. Упорно. Ежедневно. И наконец в этом звоне расслышал тихий, едва уловимый мелодичный смех. Его рука замерла, когда Вир вслушивался в ветер, что невидимым драконом выкручивал спирали возле шпиля старой башни.
Уж не показалось ли ему?
В тот день не было больше никакого смеха, хотя парень просидел на карнизе до поздней ночи, пока Риона под ним расцветала огнями.
Через неделю он вновь услышал смех, и тот не был наваждением. Затем зазвучали и слова. Негромкий ухом шепот на странном, древнем, абсолютно невнятном языке.
– Я не понимаю! – не выдержал ученик Нэ.
Смех. Слова. Фразы.
Он вслушивался в них, повторял про себя, затем стал проговаривать вслух, постоянно ошибаясь в ударениях и паузах, что вызывало лишь очередное веселье неизвестного.
Вир терял скорость течения времени. Иногда ему казалось, что он провел на карнизе годы, но солнце даже не успело коснуться горизонта. Порой – секунды, но над морем уже начинался рассвет нового дня.
Понимание речи пришло само, и парень даже не осознал этого. Не понял, что научился старому наречию, языку прошлой эпохи, на котором когда-то говорили великие волшебники, короли и таувины.
С каждым разом голос становился все отчетливее, а после начал двоиться, троиться, меняться и… внезапно оказалось, что вокруг совершенно разные… некто.
Это походило на сумасшествие. На безумие чистой воды, прорывающееся к нему через звон колокольчика. Другой бы бросил, опасаясь чокнуться от этой многоголосицы, но Вир лишь старательнее вслушивался.