Буквально через пару минут из кабинета вырвался даже не трёх-, а семиэтажный мат Саенко.
— Твою мать! Вы что, выжрали тридцать коробок водки, её же две недели назад изъяли, как вы не сгорели, засранцы!
Ответом была полная тишина, опера предусмотрительно ретировались по пожарной лестнице. Надо сказать, оперативники не единолично пользовались такой благодатью, по негласному соглашению в кабинет были вхожи следаки и эксперты. Первые оформляли акты на уничтожение, а вторые проводили исследования, чтоб не дай бог не отравиться, если пойло окажется палёным. Нужно сказать, брали предусмотрительно только водку. Коньяк оставляли начальству.
Оказавшаяся рядом Сазонова Валя сделала вид, что удивлена происходящим, и произнесла:
— Владимир Викторович, вы так ругаетесь, что аж шторы на окнах покраснели.
— Сазонова, молчи уже, думаешь, я не знаю, что ты везде со своими операми отираешься? Иди отдыхай, а то сейчас быстро работу неотложную тебе найду. — Два раза Сазонову просить не надо было, она взяла сумочку, пальто и как тень растворилась в коридоре. Благо, что винный погребок не был осушен, что называется до донышка, Саенко затарился контрабандным коньяком, водочкой и направился в кабинет к Ворошилову.
— Ваня, ты представляешь, за две недели тридцать коробок водки выжрали, ну как это, а? А я ещё думаю: странно как-то, как вечер — так все на работе допоздна! То под пистолетом не загонишь, а тут в один миг все трудоголиками стали. Нет бы проверить кабинет, так я, дурак старый, думаю — ключ-то у меня только.
— Володя, ты ведь знаешь, нет такого замка, который опера при желании вскрыть не смогли, себя-то вспомни молодого. Как там с убийством?
— Да хреново всё, прав твой крестничек оказался, как всегда, не Рябченко это, а вообще хрен знает кто. По картотеке нет, в числе потеряшек тоже. Мотив не знаем, круг подозреваемых даже приблизительный не составишь. В общем, как ни крути, вырисовывается большая лесная птица — глухарь.
— Да погоди ты преждевременно в глухари определять. Установите личность, появится зацепка.
— Ты со своим Родиным на одном языке говоришь, тот тоже твердит: личность убитого устанавливать надо.
— Конечно, он же мой ученик.
— В одном я с ним согласен: голова — это устрашение, демонстрация для кого-то. Найдём, кому предназначалась, найдём и убийцу. Я убойный отдел назад к месту отправил, чтобы всё по миллиметру перетрясли.
— Вот это правильно, а теперь давай собираться, банька стынет. Сегодня мы уже ничем делу не поможем.
Саенко и Ворошилов спустились в дежурную часть. Ворошилов подозвал дежурного и предупредил его: