Пашка как раз любовался сочной девушкой, расположившейся чуть выше на берегу.
— А ты оставайся у нас, — предложил Аркадий. — Город большой.
— Как у вас остаться-то?..
— Да вообще не вопрос. Устраивайся к нам на завод… Найдем место.
Пашка посмотрел на приятеля оценивающе:
— Да ну, брось…
— Нет, в самом деле, чего тебе по миру мыкаться? Зачем?
Карпеко просыпался в полседьмого от треска и звона ехидного будильника, который иногда ночами разрушал чуткий сон следователя своим ходом.
Встав с постели, Сергей включал приемник «Воронеж», и пока тот грелся, спешил в уборную, что располагалась на улице. На обратном пути набирал в кране ведро воды: водопровода, равно как и канализации, в доме не имелось.
Затем на электроплите в кружке кипятил воду, или, если было — молоко. Молоко постоянно сбегало, поэтому Карпеко предпочитал воду, в которую после добавлял сгущенку. Молоко сгущенное или обычное необходимо было, чтоб забить отвратный вкус кофейного напитка — жутко горького пойла. На банке имелась надпись, что смесь приготовлена на основе кофе и ячменя. Но Сергей предполагал, что эту дрянь без затей фабриковали из желудей.
Советский кофе был подделкой, возведенной в ранг государственной идеологии. И всякое утро начинала маленькая ложь.
К чашке пойла Сергей делал бутерброд с маслом и пожелтевшим сыром, затем чистил зубы, брился, с неудовлетворением рассматривая свое изображение в зеркале. Если дело было летом, и погода позволяла, то бритье переносилось в летний душ.
На Сергея, собирающегося на работу, из угла смотрел закопченный лик какого-то святого. Икона осталась после матери, и снять ее у Карпеко не поднялась рука. Но лампадку он тоже не возжигал.
Около четверти восьмого Сергей выходил из дома. Если выдвигался позже — то спешил, срезая дорогу через кладбище. Изредка мог выйти и раньше, и тогда путь произвольно удлинялся.
У поселка имелось свое очарование. Съезжали соседи, рубили одни деревья, вместо них вырастали другие. Однако же, всегда можно было найти какой-то фрагмент, оставшийся с детства, быть может, не вполне материальный — вроде запаха сирени у соседского гаража, дыма костров осенью.
Или вот трансформаторная подстанция. Каждый подросток на кирпичах этого здания острой монеткой некогда выцарапывал свои инициалы. Чем выше были буквы, тем значительней ребенок смотрелся хотя бы в своих собственных глазах.
И порой, проходя мимо подстанции, Сергей поднимал взгляд, чтоб рассмотреть буквы «К.С.» где-то в метрах четырех от земли. Чтоб выцарапать их, лет пятнадцать назад они с приятелем встали в шесть часов, стянули лестницу… Эх, как тогда предательски дрожали ноги, стоявшие на последней ступеньке. Но хотелось дотянуться выше, оставить если не свое имя и фамилию, то хоть две буквы из них.