Аркадий опешил. Он смотрел на своего учителя, ожидая и желая увидать признаки сарказма. Но их не имелось.
— Вот этого тебе и не хватало. Хватки-то… Без обид, но мягковат ты…
— Стало быть, нет тут ошибки?..
— Стало быть, нет. Когда такое было, чтоб советская власть ошибалась? Тем более — извинялась? Так что — волю в кулак. Всякий человек — кузнец своего сам понимаешь.
— И с девушкой — сам? Но для этой игры нужны двое?..
— А ты сам припомни. Ты вот сказал, что бросила после того, как тебя из должности извергли. Ты, верно, ей жаловался. А девушки не любят нытиков. Им победителей подавай.
Разговор приобретал легкость чугунной гири.
— Ты же советский человек. Взбодрись! Соберись! Добейся сам, и девушка к тебе вернется. А страна, друзья помогут.
— Страна поможет… — эхом повторил Аркадий.
— А как же! Родина тебя выучила… Я ведь сам тебя учил. Затем страна доверила тебе два года водить танк — драгоценную боевую технику. После — дала возможность учиться на вечернем факультете. Думаешь, на западе есть вечерние факультеты? А если ты нашей страной недоволен — так что ты в ней делаешь?
Аркадий служил и знал: граница на замке, причем преимущественно на выход.
Но спорить не хотелось.
Наскоро вытерев детали пистолета от смазки, Аркадий собрал оружие. Взвел, спустил курок, проверяя работоспособность механики. Затем поднялся, попрощался.
— Ну, ты заходи, — сказал Михаил Андреевич, протягивая руку.
— Обязательно, — проговорил Аркадий, отвечая на рукопожатие.
В своем учителе он, похоже, разочаровался. Мелькнула мысль: количество вещей и людей, в которых мы разочаровались — мера возраста.
Про себя Аркадий подумал, что более никогда не переступит порог этого заведения. Он ошибался.
На Пятом микрорайоне стоит поныне три девятиэтажки, на которых по праздникам зажигалось три слова- «КОММУНИЗМ НАШЕ БУДУЩЕЕ». Получалось по слову на дом. Надпись хорошо было видно от Кировского жилмассива или из транспорта, что шел из Жовтневого района в Ильичевский по Карпинского и Металлургов.
Ханин жил в той девятиэтажке, на которой светилось «НАШЕ». От заводских проходных до дома было, пожалуй, полчаса ходьбы, и если погода и время позволяла, Саня ходил пешком.
Маршруты можно было варьировать: пройти по Восьмой улице, выйти на проспект около «Зеркального» или двигаться дворами до улицы Покрышкина. Если шагать проспектом, то в распоряжении пешехода было две стороны — восточная малолюдная и западная — оживленная. Когда некуда было торопиться, можно было сделать крюк и вовсе пойти по Карпинского.
Это весьма нравилось Сане. Он полагал, что ходить единственным маршрутом — скверно для воображения. Человек, живущий на месте, ходящий по одной дороге становится суеверным. У него, видимо, нет иных развлечений, кроме как разглядывать мелкие изменения. И, если подумать, все приметы — наследие косматой старины. Ведь неизвестно, что предвещает встреченный зеленый «Жигули» или что значит мотоциклист, переехавший вам дорогу.