– Когда единение закрепится, начинается битва характеров. Чья воля сильнее, тот побеждает. Борьба происходит телепатически, как я понимаю, потому что противникам было бы весьма затруднительно разговаривать вслух при… э… взаимно прикушенных языках. Кто первым сдается, тот теряет всю власть над победителем.
Я смотрел на него, открыв рот. Я был воспитанным мальчиком, всегда вежливым со взрослыми, особенно с мамиными клиентами и знакомыми, но мне стало настолько противно, что я позабыл о хороших манерах:
– Вы, наверное, совсем головой двинулись, если решили, что я буду… даже не знаю… целоваться взасос с этим дедом! Который к тому же еще и мертвый. Вы разве не поняли?
– Я все понял, Джейми.
– И потом, как мне заставить его подойти? Что я должен ему сказать? «Иди ко мне, Кенни, сладкий. Давай поцелуемся взасос»?
– Ты все сказал? – мягко спросил профессор Беркетт, и я снова почувствовал себя непроходимо тупым студентом. – Я думаю, что деталь с языками – это просто символ. Как хлеб и вино в христианстве – символ тела и крови Христа.
Я не понял сравнения, поскольку почти не ходил в церковь. Поэтому промолчал.
– Слушай меня, Джейми. Слушай очень внимательно.
Я слушал так, будто от этого зависела моя жизнь. Потому что я думал, что так и есть.
39
Когда я уже собрался уходить (вежливость снова возобладала, и я не забыл поблагодарить профессора за науку), он спросил, что еще говорила его жена. Кроме того, где лежат кольца.
В тринадцать лет человек плохо помнит, что с ним происходило в шестилетнем возрасте – ведь это было полжизни назад! – но я без труда вспомнил тот день. Я мог бы рассказать профессору Беркетту, как миссис Беркетт раскритиковала мою зеленую индейку, но рассудил, что ему это неинтересно. Он хотел знать, что она говорила о нем, а не что говорила вообще.
– Моя мама вас обнимала, и миссис Беркетт сказала, что вы сейчас подпалите ей волосы сигаретой. И так и случилось. Вы, наверное, уже бросили курить?
– Позволяю себе три сигареты в день. Мог бы позволить и больше, молодым я уже не умру, но больше просто не хочется. Она говорила что-то еще?
– Ну… что не пройдет и двух месяцев, как вы пригласите на обед какую-то женщину. То ли Дебби, то ли Диану, я точно не помню…
– Долорес? Долорес Магован? – Он посмотрел на меня новым взглядом, и я пожалел, что мы не заговорили об этом в самом начале. Тогда ему было бы проще поверить в мою историю.
– Да. Кажется, да.
Он покачал головой.
– Мона всегда считала, что я имею какие-то виды на эту женщину. Бог знает почему.
– Еще она говорила, что мажет руки каким-то шерстяным воском…