Мама обняла меня за плечи.
49
Это было в понедельник, так что я не пошел на экскурсию в Метрополитен-музей со своим классом. Я на весь день отпросился с уроков, чтобы пойти на похороны, и когда мы с мамой вернулись домой с кладбища, я сказал, что мне хочется прогуляться. Сказал, что мне надо подумать.
– Ладно, иди… если с тобой все в порядке. С тобой все в порядке, Джейми?
– Да, все в порядке. – Я улыбнулся в подтверждение своих слов.
– Возвращайся не позже пяти, иначе я буду волноваться.
– Да, хорошо.
Когда я уже выходил из комнаты, мама задала вопрос, которого я ждал:
– Он там был? Ты его видел?
Сначала я думал соврать, чтобы пощадить мамины чувства, но все же решил сказать правду, рассудив, что от правды ей, может быть, станет легче.
– Да. Но не в церкви, а на кладбище.
– Как… как он выглядел?
Я ответил, что выглядел он хорошо, и опять сказал правду. Мертвые всегда носят одежду, в которой умерли, и в случае с профессором Беркеттом это был коричневый костюм, чуть-чуть ему великоватый, но смотревшийся все равно очень круто, по моему скромному мнению. Мне понравилось, что профессор надел костюм для путешествия на самолете, потому что именно так поступают истинные приверженцы старой школы. И он был без трости, наверное, потому, что сидел в самолете и не держал трость в руках в момент смерти, или, может быть, он ее выронил, когда начался сердечный приступ.
– Джейми? Пока ты не ушел, можно твоей старой маме тебя обнять?
Я обнимал ее долго-долго.
50
До «Паркового дворца» я добрался пешком. Теперь я был старше и выше того мальчонки, который одним погожим осенним деньком возвращался домой из школы, держа маму за руку и сжимая в другой руке свой рисунок с зеленой индейкой. Старше, выше и, может быть, даже мудрее. Но я все равно оставался все тем же Джейми. Мы меняемся, да, и в то же время совсем не меняемся. Я не могу объяснить. Это загадка.
У меня не было ключа от подъезда, и я не мог войти в дом, но мне и не надо было входить, потому что профессор Беркетт сидел на крыльце в своем коричневом дорожном костюме. Я сел рядом с ним. Мимо прошла старушка с маленькой пушистой собачкой на поводке. Собачка взглянула на профессора. Старушка – нет.
– Добрый день, профессор.
– Добрый день, Джейми.
Он умер пять дней назад, и его голос уже выдыхался и угасал, как это всегда происходит у мертвых. Как будто он говорил со мной издалека и с каждой минутой удалялся все больше и больше. Он был приветливым, как всегда, но при этом… я даже не знаю… каким-то рассеянным и отстраненным. Обычно с мертвыми так и бывает. Даже миссис Беркетт была такой, хотя говорила побольше многих (некоторые и вовсе хранят молчание, если ты ни о чем их не спрашиваешь). Не знаю, с чем это связано. Может быть, все дело в том, что теперь они зрители, а не участники парада? В общем-то близко, но все равно не совсем верно. Кажется, будто их мысли заняты чем-то другим, более важным, чем мир живых, и я впервые задумался, что, может быть, и мой собственный голос для них угасает. Может быть, угасает весь мир.