— Как дела с диссертацией, Платон Андреевич? Пригласишь на защиту?
— Если приедете, то пожалуйста, Павел Артемович.
— Приехать, наверное, не смогу, но свое мнение я уже написал. Ты выступишь сегодня?
— Нет, Павел Артемович. Я… Я…
— Плохо себя чувствуешь? В самом деле, друже, вид у тебя не казацкий. Заболел?
— Я просил бы вас, Павел Артемович, отпустить меня с совещания… Мне обязательно надо поехать в Приморск, — сказал Платон.
— Что ж, поезжай! — Шаблей пожал Гайворону руку.
Купив в кассе аэропорта билет, Платон считал минуты, оставшиеся до полета. Но посадки не объявляли. В справочном бюро курносенькая дежурная прогундосила, что вылет задерживается из-за непогоды. Проходил час, второй: Приморск не принимал самолетов. А поезд уже ушел… Диктор аэропорта любезно приглашал пассажиров рейса на Приморск устраиваться в гостинице… До утра самолета не будет: в Приморске штормовой ветер и туман.
Утром тоже никто ничего сказать не мог… Ждали сообщения метеостанции.
Платон поехал на вокзал и еле успел на поезд. Столько времени пропало зря! Только лишь завтра в середине дня увидит он Стешу. Улегся спать, чтоб быстрее прошел этот день. Но уснуть не мог, каждый нерв в напряжении. Казалось, поезд тормозит возле каждого телеграфного столба. А самолет, возможно, уже над Приморском. Чем занята сейчас Стеша? Она приехала еще вчера… Послать телеграмму с какой-нибудь станции? Нет, он приедет без предупреждения, найдет ее и все скажет. Поедет она с ним или останется там, но пусть знает…
Под утро Платон уснул тревожным сном.
Борис Аверьянович удивился, что Стеша возвратилась так быстро:
— Видать, плохо тебя встретили.
— Нет, так сложилось, — уклонилась от ответа. — Надо еще уладить перед отъездом университетские дела, видимо, придется перейти на заочное отделение.
— Боюсь, Стеша, что ты уже не вернешься к нам, — с откровенной грустью сказал Лебедь. — Тебе поступило еще одно приглашение — с Киевской киностудии. Поедешь и забудешь о нас.
— Я вас никогда не забуду, Борис Аверьянович.
— Такой закон жизни, чародейка, ничего не попишешь. Хочу только, чтобы у тебя, Стеша, не закружилась голова от славы, от успехов; ведь мы с тобой еще не много умеем.
— Я все время об этом думаю, Борис Аверьянович.
— Все время — не надо. Самоунижение, Стеша, тоже зло. У нас есть актеры мирового класса, но мы не умеем показать их миру, или тратим их таланты, поддаваясь моде, успеху сомнительного новаторства, забывая простую истину, что учить нас, как отображать нашу жизнь, не иностранным штукарям от искусства. Я хочу, Стеша, чтобы ты всегда помнила, какой народ воспитал тебя, в какой стране живешь и чей хлеб ешь.