.
Такой стиль работы вряд ли помогал завести много друзей. К 1999 году враги Буторина стали слишком сильными, слишком многочисленными и слишком сильно желали его смерти. Поэтому он сымитировал собственную гибель и даже организовал похороны. Его «останки» были захоронены в скромной нише на Николо-Архангельском кладбище Москвы. Тем временем он сделал пластическую операцию, чтобы изменить внешность, и улетел в Испанию. Впрочем, это не означало ухода на покой, и Буторин продолжал свою преступную деятельность вплоть до ареста в 2001 году. Он провел восемь лет в тюрьме, а затем был экстрадирован в Россию (несмотря на свои попытки получить политическое убежище). В прошлом бандиты часто выходили на волю прямо в зале суда, поскольку свидетели просто не появлялись на рассмотрении дел, а судьи выносили неожиданные решения. Однако после серьезного и скрупулезного расследования Буторин в 2011 году был признан виновным в организации убийств нескольких десятков человек и приговорен к пожизненному тюремному заключению[557].
Так что понемногу все меняется. Можно предположить, что в ходе медленного процесса прежняя «исключительность» страны будет постепенно уменьшаться. Особенность русского преступного мира отражала уникальные обстоятельства, в которых тот развивался. Теперь в России открываются отделения банка HSBC и кофейни Starbucks, русские смотрят сериалы «Симпсоны» и «Клан Сопрано», путешествуют и учатся за границей. Финансовые системы страны становятся все более связанными с мировыми, и по мере того, как наследие советского режима исчезает, российские преступники начинают все больше напоминать европейских. Когда-нибудь глобализация уравняет всех нас. По словам Тайванчика, называемого «вором в законе» и разыскиваемого в США за целый ряд преступлений, изменения были очень серьезными: «В России нет организованной преступности… Есть хулиганы, есть мелкие бандиты, есть алкоголики, совершающие преступления ради выпивки. Однако четко организованная преступность в наши дни уже не существует»[558].
Возможно, Тайванчик — не самый беспристрастный из наблюдателей, однако очевидно, что в российском преступном мире XXI века действительно нет «воров» в понятиях 1970-х и тем более 1950-х или 1930-х годов. Однако сам факт того, что кто-то может говорить об этих трех итерациях одной и той же концепции, позволяет нам кое-что понять о жизнестойкости этого понятия. С точки зрения «блатных» «суки» предали основы «воровского мира», однако к 1960-м годам слово «вор» уже обозначало человека, принявшего ценности «сук». «Добрые старые дни» всегда обладают особым очарованием, однако несмотря на то, что сегодняшние преступники не имеют столь жесткого кодекса, как старые «воры», у них есть свои «понятия» и свои привычки. Если бы у преемников «воров» не имелось свода законов, им вряд ли удалось бы столь комфортно чувствовать себя в таком «бизнесе», как «крышевание», долгосрочная эффективность которого зависит от надежности «бренда», а не только от крепких мышц.