— Ты хочешь сказать, у вас можно любить кого угодно?
— Лично я предпочитаю женщин, — усмехнулся он, — но да, ты правильно поняла.
— И… человеческих женщин тоже? — выспрашивала она, покраснев.
— Мне пока еще не приходилось.
— Если бы наша девушка позволила себе такое, ее бы изгнали из племени.
— Чересчур суровое наказание за вполне естественное поведение, — заметил Джинн.
Это, пожалуй, еще интереснее, подумал он. Конечно, не эти человеческие обычаи, которые казались ему глупыми, ханжескими и смешными, а сам интригующий ход их разговора, легкость, с какой он заставлял ее краснеть при одном лишь упоминании самых простых вещей.
— У нас так принято, — возразила она. — Насколько тяжелее была бы жизнь, если бы нам приходилось беспокоиться еще о любви и ревности. Нет уж, лучше пусть будет так, как есть.
— А ты? Ты тоже уже обручена? Или сможешь сама выбрать себе супруга?
Она замолчала. Джинн понял, что этот вопрос был для нее непростым. И вдруг они почувствовали сильный толчок, и земля словно закачалась под ними.
Фадва вцепилась в подушку:
— Что это было?
Наступило утро. И он засиделся с ней слишком долго. Кто-то пытался разбудить ее.
Еще один толчок. Джинн наклонился к девушке, взял ее за руку и на мгновение прижал ее к губам.
— До следующего раза, — прошептал он и отпустил ее.
Кто-то звал ее по имени. Она открыла глаза — но разве они уже не были открыты? — и увидела склонившееся над ней лицо матери.
— Девушка, что с тобой? Ты не заболела? Я трясу тебя и трясу!
Фадва вздрогнула. На мгновение лицо матери показалось ей мертвым, а глаза превратились в черные дыры.
Теплый ветерок шевельнул стенки шатра. Снаружи послышался шум: козы блеяли в своем загоне. Мать оглянулась, а когда она повернулась обратно к Фадве, лицо у нее было обычным, озабоченным и смуглым.
— Давай, Фадва, просыпайся! Пора доить коз, слышишь?
Девушка села и потерла лицо, смутно ожидая, что опять проснется в стеклянном дворце, словно там, а не здесь была явь. Все утро, работая, она иногда закрывала глаза и снова представляла себе, что она там, чувствовала легкое прикосновение его губ к своей руке и неожиданный ответный жар внизу живота.