Помня о лошадях, Джинн поспешно шагнул в сторону, на газон; на лице у Голема была улыбка. Пара в санях тоже заметила их, и мужчина поднял руку в шутливом приветствии. Они были явно рады, что у них появились зрители, что на них смотрят и видят их такими, как сейчас: молодыми, бесстрашными, радующимися жизни и своей игре в любовь.
Лошади, видимо хорошо обученные, только немного шарахнулись, пробегая мимо Джинна. Несколько мгновений две пары смотрели друг на друга, словно в зеркало, а потом Джинн увидел, что глаза женщины вдруг стали удивленными и даже испуганными. Та же тревога была теперь написана и на лице у мужчины. Он крепче натянул вожжи, и сани пронеслись мимо их странного отражения: чересчур красивого мужчины и неестественно поблескивающей женщины.
А та больше не улыбалась.
* * *
Новый век оказался весьма доходным для Бутроса Арбели. С появлением Джинна его заработки выросли почти вдвое. Слух об их быстрой и добросовестной работе разошелся по сирийскому кварталу и даже за его пределами. За последние недели к жестянщику заходило несколько весьма необычных посетителей. Первым был владелец ирландского бара, желающий заменить старые пивные кружки, от которых то и дело отваливались ручки, чему немало способствовала привычка его клиентов использовать их в качестве дубинок. Потом пришел итальянец, хозяин конюшни, в поисках подков для своих лошадей. Все эти переговоры представляли бы большое затруднение для Арбели с его неуклюжим английским — и тут Джинн не мог ему помочь, не обнаружив перед соседями подозрительно хорошее владение языком, — но посетителю стоило только выйти на улицу и достать несколько монеток, как тут же находился мальчишка, готовый подработать переводчиком.
Но самый странный клиент явился в конце февраля и оказался сирийцем. Это был богатый домовладелец по имени Томас Малуф, отпрыск состоятельной православной семьи с Востока. В Америку он приплыл не в тесном трюме, а в хорошо обставленной каюте и привез с собой немалый капитал и абсолютно надежные договоренности о кредитах. Едва сойдя на берег в Нью-Йорке и оценив количество пересаживающихся на паромы иммигрантов, он подумал, что любой человек хоть с каплей здравого смысла постарается как можно быстрее приобрести недвижимость на Манхэттене. Что он вскоре и сделал, купив многоквартирный дом на Парк-стрит. Сам он появлялся в нем нечасто и предпочитал снимать роскошную квартиру в более элегантном квартале на севере. Но когда Малуфу все-таки случалось общаться со своими бывшими соотечественниками, то он с одинаковой сердечной снисходительностью разговаривал и с православными, и с маронитами. Отношения между двумя этими общинами были в лучшем случае прохладными, но сторонник всеобщего равенства Малуф не обращал внимания на такие мелочи.