Малуф поморщился, будто от боли. Он провел рукой по волосам и наклонился к замершему у его ног мальчику:
— Ну, Мэтью, а ты что думаешь? Стоит ли мне купить этот огромный кусок жести и приспособить его на потолок в вашем вестибюле?
Мальчик кивнул.
— Даже если это совсем не то, что я хотел?
— Это лучше, — сказал ребенок, и Арбели впервые услышал его голос.
Малуф усмехнулся. Он засунул руки в карманы и отвернулся от жестяной картины:
— Это ни на что не похоже. Если я соглашусь, то куплю что-то, чего вовсе не хотел покупать. Если откажусь, то буду похож на того человека, который жалуется, что у него из курятника украли яйца и заменили их рубинами. Я это куплю, но при одном условии. — Он снова повернулся к Арбели. — Ваш помощник должен вернуться и подробно рассказать мне, что еще он собирается делать. Еще один сюрприз — и я отказываюсь от этого предложения. Договорились?
— Договорились, — подтвердил Арбели, чувствуя небывалое облегчение.
Они пожали друг другу руки, и, бросив последний печальный взгляд на свой потолок, Малуф ушел.
Мэтью по-прежнему сидел на корточках рядом с жестяной пустыней, уже почти скрывшейся в тени. Он осторожно обвел рукой ближайший горный хребет, словно опасаясь прикоснуться к нему или, подумал Арбели, словно воображая, что его пальцы — это орлы, парящие над пустыней.
— Спасибо, Мэтью, — сказал он. — Ты мне здорово помог сегодня.
Мэтью не отвечал. Арбели вдруг понял, что непременно должен заставить этого странного, чересчур серьезного ребенка хоть раз улыбнуться.
— Хочешь познакомиться с моим помощником Ахмадом? С тем, кто сделал потолок?
Теперь мальчик смотрел на него очень внимательно.
— Тогда приходи сюда завтра после школы, если твоя мама не будет против. Придешь?
Решительно кивнув, Мэтью поднялся и вверх по лестнице выскочил на улицу. Пусть он не улыбнулся, но в его движениях вдруг появилась легкость и энергия, которых не было раньше. Дверь за ним захлопнулась.
— Ну что ж, — вздохнул Арбели, оставшись один в мастерской, — вот и ладно.
* * *
Темнота опускалась на город, а Салех по-прежнему брел за светящимся человеком. Даже не верилось, что они все еще в Нью-Йорке. Ледяной ветер без труда проникал под рваную одежду. Ушибленная рука онемела, а ноги дрожали от усталости. В памяти всплыла картинка: деревянный барашек на веревочке, с колесиками вместо копыт. Любимая игрушка его дочери. Она могла часами таскать его за собой по двору, приговаривая: «Бе-е-е, бе-е-е». Он усмехнулся пересохшими губами и вновь сосредоточился на мелькающем впереди силуэте. Бе-е-е.