Своему маленькому штату в приютном доме Майкл объяснил, что вдруг почувствовал себя плохо, а потому отправляется домой. Они все сочувственно закудахтали, уверяя директора, что вполне обойдутся без его помощи до следующего утра. Джозеф Шаль настойчиво советовал ему вернуться на работу, только когда он почувствует себя лучше. Славный парень этот Джозеф. Он вспомнил, как жена выспрашивала про того, и поморщился. Она-то представила это так, словно подозревает его в чем-то, а что, если все наоборот? Что, если он заметил какую-то странность в ней?
Боже милостивый, он сойдет с ума, если будет продолжать в том же духе.
Майкл выпрямился на стуле, не обращая внимания на то, как поплыла голова. Возможно, правильнее будет представить всю эту историю как отвлеченную умственную задачу. Предположим, хотя бы на минутку, что его дядя не впал в старческое слабоумие, а его записи — не просто экзерсисы склонного к мистике интеллекта. И собственная жена Майкла — это действительно сделанный из глины голем, наделенный силой дюжины мужчин. И она заранее знает все его страхи и желания. А ее покойный муж — человек, о котором она никогда не рассказывает, — был на самом деле ее хозяином, для которого она и была создана.
Предположим, все это правда. И что он теперь будет делать? Разведется? Предупредит местных раввинов? Станет жить дальше так, словно ничего не произошло?
Майкл быстро пролистал дядины бумаги в поисках строчки, которая сразила его как удар:
Сможет ли она когда-нибудь по-настоящему полюбить кого-то, быть счастливой? Начинаю на это надеяться, хоть это и противоречит всякой логике.
Разве не в этом все дело? Может ли он оставаться женатым на женщине — все равно, из плоти или из глины, — которая никогда не сможет полюбить его в ответ?
Он хлебнул еще виски и вспомнил об их первой встрече, о ее дружелюбном молчании и застенчивых улыбках. Он и полюбил ее за это молчание, а не только за то, что она говорила. До нее он встречал только женщин, которые считали, что завоевать сердце интеллектуала можно лишь разговорами. Он вспомнил, как они с Хавой молчали по дороге на кладбище, к дядюшке на могилу. Она говорила так мало, что каждое ее слово казалось редкой драгоценностью, еще более ценной оттого, что говорила она именно то, что он хотел услышать. А когда она воздерживалась от слов, он сам наполнял ее молчание глубиной мысли и красотой чувств.
Голова начинала тупо ныть. Его вдруг одолел смех, и он затушил веселость очередным глотком виски. А какая на самом деле разница, женщина она или голем? В любом случае он понятия не имеет, кто такая его жена.