Он не мог сказать точно, когда перестал верить. Это произошло не в какой-то определенный момент и не являлось результатом работы ума, что бы там ни говорил его дядя. Нет, просто однажды он заметил, что Бог куда-то исчез. Возможно, он никогда по-настоящему в него и не верил. А возможно, просто обменял одну веру на другую и полюбил не Бога и не атеизм, а идеологию как таковую — точно так же он влюбился не в женщину, а в ее идеальный образ.
«Да, Хава Леви, — подумал он, — нелегко мне будет жить с мыслями о тебе».
К горлу вдруг подступили слезы, Майкл всхлипнул и поспешно вышел из храма. Он больше не слышал голосов молящихся, но всю дорогу невольно повторял про себя слова службы. Он шел в приютный дом, его единственный настоящий дом. Будь он привержен какой-то религии, приютный дом стал бы ее храмом, посвященным не богам или идеям, а живым, грешным людям. И если жена ждет его там, он готов встретиться с ней.
Приютный дом еще только просыпался, когда он вошел. В коридорах пахло кофе; Майкл слышал, как поскрипывают скрытые в стенах водопроводные трубы. Дверь в его кабинет была приоткрыта. Он приготовился к худшему, но внутри было пусто.
Он уселся за стол и решил, невзирая ни на что, начать обычную утреннюю работу, но тут обнаружил, что пропала пачка обгоревших листов, принадлежавшая Джозефу Шалю. В ночном алкогольном тумане он совершенно забыл о ней, как забыл и о самом Джозефе.
Майкл принялся лихорадочно выдвигать все ящики стола. Бумаги, принадлежавшие его дяде, лежали там, куда он их положил, но листов Шаля нигде не было. Может, сам Джозеф, вернувшись, обнаружил их у него в кабинете? Или бумаги забрала жена Майкла? Если бы только отыскать их, засунуть обратно в саквояж и ничего никому не говорить…
Из открытого дверного проема на стол упала тень.
— Странно, — негромко сказал Джозеф Шаль. — Я сам только что занимался тем же самым — кое-что искал. Похоже, среди нас появился вор. — Он холодно рассматривал Майкла. — Думаю, вам об этом уже известно.
Лоб Майкла покрылся ледяным потом. Он чувствовал себя словно в капкане и даже не пытался скрыть вину и ужас.
— Все ясно, — мягко заключил Джозеф.
С тихим щелчком он закрыл дверь за своей спиной. Теперь Майкл видел, что все лицо у того в синяках и порезах, а в одежде сверкают крошечные осколки стекла.
— Так, ну и что же мы будем делать дальше?
— У меня нет ваших бумаг, — торопливо сказал Майкл. — Они куда-то делись. Пропали.
Джозеф поднял бровь:
— А перед этим вы успели в них заглянуть?
— Да.
— О! И что-нибудь поняли?
— Достаточно.
Джозеф кивнул: