Михай заметил, что и остальным детям это было не совсем по душе. Однажды Тодор вернулся домой с синяком под глазом и выбитым зубом.
— Что с тобой? — спросила мать.
Парнишка не хотел говорить, но когда увидел, что ему может влететь, с ревом рассказал, как Иошка, сорокалетний батрак из конюшни, крикнул ему вслед: «Ну и здорово же вы размножаетесь. Видать, хорошо вам живется здесь у нас».
Тодор бросился на него, но, конечно, был избит.
— Ах, вот как? — пробормотала сквозь зубы Анна, набрасывая платок и завязывая шерстяной кушак. — Ну, ничего!..
— Куда ты идешь, мамочка? — встревожились дочери.
— Помалкивайте и сидите дома, не ровен час, залезут и обкрадут.
Анна кинулась прямо на конюшню и вызвала оттуда Иошку. Тот вышел в недоумении, но не успел он толком разобраться, в чем дело, как Анна отвесила ему звонкую пощечину, потом еще одну и ударила кулаком в грудь с такой силой, что Иошка кубарем полетел на землю. Как раз в этот момент отворились ворота, и во двор вкатил на дрожках сам капитан Борнемиза. Иошка подбежал к нему и, опершись о подножку, пожаловался на Анну.
— Убирайся к черту, идиот! — засмеялся Борнемиза и замахнулся кнутом. — Какая от тебя польза, если с бабой не можешь справиться!
С тех пор работники поместья стали побаиваться Анну, и даже Михай долгое время робел перед ней.
Ребенок родился беленький, голубоглазый. Его окрестили Павлом, но Анна ласково звала его по-венгерски — Палли. Другие дети перестали для нее существовать, и она равнодушно приняла известие, что Тодор связался с какой-то девчонкой.
Анна накупала для Палли в городе все самое лучшее и таяла от радости и гордости, когда слышала, как жена управляющего приговаривала:
— Да, это настоящий барчонок. Сохрани его только господь…
Дочерей Анна отправила в Будапешт — Анну в школу домоводства, а Эмилию в католический пансион, куда принимали детей торговцев и зажиточных крестьян. Михай постепенно стал доверенным человеком Борнемизы, который намеревался даже назначить его управляющим всего поместья и выжидал только удобного случая, чтобы отделаться от прежнего, брата своей любовницы, с которой он прижил уже троих детей. Поэтому Михай все чаще ездил в Будапешт, и однажды знакомые купцы свели его после попойки в большой дом весь в зеркалах и коврах, где их встретили женщины в коротких шелковых рубашонках. Михай побывал в комнате с одной из них — Юлишкой. Потом угрызения совести долго мучили его, но исповедаться было некому. Во всем уезде не было ни одного православного попа, а с католиками и реформатами Михай не хотел связываться.