Царица в своих покоях с приближенными боярынями, по обыкновению, занималась вышиванием. Девушки, о чем-то перешептываясь, хохотали, пытаясь развеселить и свою государыню, но она лишь натянуто улыбалась. Уже слабо выступали ямочки в уголках рта на ее бледном, исхудалом лице. Тонкие пальцы ловко орудовали иглой, а печальные глаза устало глядели перед собой. Изможденное лицо говорило о значительных переживаниях девушки, ведь недавно царская семья похоронила третью дочь – Евдокию. Кажется, она до сих пор слышит звонкий смех девочки в коридорах дворца. Господь забрал дочь неожиданно, внезапно, и оттого горечь утраты сильнее.
Данила вошел с целительницей в покои, позади них остановился толмач. Сложив руки на своем округлом животе, Захарьин сурово взглянул на боярынь, и они, потупив глаза в пол, начали покидать покои.
Знахарка подошла к Анастасии, долго пристально смотрела на нее.
– Сколько раз ты рожала? – спросила она.
– Царица рожала шесть раз[43], – отвечал за нее брат.
– Мне нужно осмотреть ее, – продолжала знахарка. Но Захарьин не собирался никуда уходить.
– Я сказала, мне нужно осмотреть ее. Выйдете сейчас же! – обернувшись к ним, приказала она. Захарьин, колеблясь, смерил знахарку презрительным взглядом, вышел вместе с толмачом за дверь. Через некоторое время, вытирая руки о рушник, вышла и знахарка.
– Здоровье государыни подорвано частыми родами. Ей нельзя больше рожать! – проговорила она недовольно. – Ей нужен покой. Я оставлю для нее необходимые травы, чтобы ушли боли. Больше я ничем не могу помочь ей.
Данила Захарьин шагнул к ней, злостно схватил за балахон и прошипел в лицо:
– Тебя позвали сюда не для того, чтобы ты ее травой своей отпоила и уехала. Лечи ее! Иначе брошу тебя собакам, иноземная волочайка![44]
Знахарка невозмутимо глядела на него, затем проговорила:
– Если ты думаешь, что угрозы твои исцелят царицу, то ты ошибаешься. Еще больше ты ошибся, когда подумал, что испугаюсь твоих угроз. Мой муж погиб в первые дни войны с вами. Сын мой также сложил голову на поле битвы, и где осталось тело его, ведает лишь один Господь…
Данила помягчел, отпустил ее и приказал толмачу проводить знахарку.
– Ей уже ничего не поможет. Больше года она не проживет, – сказала женщина и, накинув на голову капюшон, в сопровождении толмача ушла во тьму дворцовых коридоров.
Данила же зашел к сестре. Бросившись к ней, схватил ее руки, начал целовать.
– Дорогая моя сестра! Кровь и плоть моя! Эта старуха смотрела тебя? Брала ли ты что-нибудь из ее рук?
– Нет, Данила, ничего, – отрешенно отвечала Анастасия, – она страшная женщина, словно нет Христа в ней.