– Не будет тебе Ливонской земли и ливонского народа, ибо ведешь войну с нами, как варвар. Мы же стоим за свободу свою и за честь, коих не вижу я у подданных твоих! – сказал с гордо задранным подбородком бывший ландмаршал и стиснул зубы.
Зашумели бояре, приподнялся в кресле и царь. Схватив посох, подался вперед, борода его заходила от гнева.
– Да ты, как я погляжу, дерзок! Вот и решил ты свою судьбу!
Тут же рыцарей вытолкали за двери стрельцы. Епископ сокрушенно развел руками, подбородок его задрожал, а сам он взглянул на царя. Иоанн, опершись на посох, поднялся с трона и зашагал к выходу. Бояре провожали его поклонами. Хотел было епископ броситься к нему, молить о прощении доблестных рыцарей, но не смог – ноги не слушались, а язык словно отнялся. Упав на колени, епископ начал усердно молиться, зажмурив глаза. Так и остался вскоре один…
Он не знал, сколько провел времени в молитве. Вскочив, старик выбежал во двор. Тут же в грудь ударил сильный морозный ветер. Вглядываясь в темноту, он пытался разглядеть хоть кого-то, прислушивался, стараясь услышать какие-нибудь звуки или голоса. Но кроме ветра – ничего. Лишь потом епископ выбежал на псарню, где увидел пять обезглавленных тел, над которыми огромные собаки уже учинили свой пир…
Снова ноги старика подкосились, он зажмурился, пытался убедить себя, что это лишь дурной сон, что этого не может быть. Но доносились до его уха звуки разрываемой плоти и лай огромных собак…
– Польский король прислал ответ на ваше решение свататься к его сестре Екатерине, – говорил государю дьяк Висковатый, – сказал, что не согласится на брак твой, государь, с сестрой его, пока не оставишь ему Новгород, Псков, Смоленск и землю Северскую, а также воины твои должны покинуть земли ливонские и возместить убытки за сожженные нашими войсками деревни и замки. Иначе, как выразился польский король, вся Европа узнает о твоих бесчинствах…
В покоях кроме царя и дьяка – Данила и Василий Захарьины, царский духовник Андрей. Выслушав доклад Висковатого, Иоанн усмехнулся.
– Государь, посол короля, доставивший это письмо, уже отправлен назад, – добавил Висковатый, – ибо недостойны тебя эти грязные слова, с коими Сигизмунд отправил его к тебе. Не вели казнить, но не достоин он посольской чести!
Иоанн, сидел в кресле, опершись подбородком и двумя руками о посох, усмехнулся, затем встал и начал расхаживать по покоям, словно зверь в клетке.
– Пиши ответ ему! «Ты умеешь слагать вину свою на других. Мы всегда уважали твои справедливые требования; но, забыв условия предков и собственную присягу, ты вступаешься в древнее достояние России: ибо Ливония наша была и будет. Упрекаешь меня гордостью, властолюбием; совесть моя покойна, я воевал единственно для того, чтобы даровать свободу христианам, казнить неверных или вероломных. Не ты ли склоняешь короля шведского к нарушению заключенного им с Новгородом мира? Не ты ли, говоря со мною о дружбе и сватовстве, зовешь крымцев воевать мою землю? Грамота твоя к хану у меня в руках: прилагаю список ее, да устыдишься… Итак, уже знаем тебя совершенно, и более знать нечего. Возлагаем надежду на Судию Небесного: он воздаст тебе по твоей злой хитрости и неправде. А я же велел вырыть в земле яму, в которую бросят отрубленную твою голову…»