Мцена молча кивнул и пошел за одним из разведчиков.
Друджи Сосновский смотрел в спину удаляющемуся незнакомцу, неожиданно почувствовав кошмарную, сосущую пустоту под сердцем, словно сама смерть заглянула в его нутро и выхолодила там все своим дыханием.
После обеда Сосновский вышел из шатра.
Палач уже стоял перед входом.
– Итак. Я не буду погружать вас в здешние мифы и сразу без предысторий перейду к делу. – Сосновский снова почувствовал тяжесть ледяной пустоты между ребрами.
– Ты и так уже много слов сказал. – Мцена жевал потухшую осеннюю травинку.
– Попросил бы обращаться к старшему по званию на «вы», сударь.
В ответ Мцена лишь ухмыльнулся.
– Пройдемте в шатер, – продолжил после небольшой паузы Сосновский, – так будет удобнее.
И уже в шатре, стараясь не встретиться взглядом с собеседником, шляхтич быстро обронил:
– Значит, Якуб Мцена? – Сосновский снова невольно бросил взгляд на изуродованный мизинец.
В ответ Мцена чуть кивнул, улыбнувшись обезображенной стороной лица.
– У вас странный акцент. Не поляк? – спросил Сосновский, решив больше не делать замечаний по поводу обращения на «вы».
– Вижу, сердце не на месте? – спокойно и медленно спросил Мцена.
– Да. Чертовщина какая-то. Волк. Или не волк. Кто-то убивает лошадей. Сегодня ночью снова двоих. Да еще самых лучших. Из-за этого каждый наш шаг происходит с опозданием на часы, и неприятель успевает принять противоходные меры.
– Лошади начальничьи?
– В том-то все и дело. Пока подбирают другую лошадь, время ускользнуло. А в Красном, перед самым выдвижением войск, в ночь накануне погибло сразу полтора десятка. И все кони высших командиров. Выступление пришлось задержать. Неприятель за это время успел пожечь посады и поставить срубы перед воротами. Наша артиллерия оказалась беспомощной. Я сигнализирую об этом руководству, но от меня отмахиваются, как от сумасшедшего. Наверно, я плохой разведчик. – Друджи закрыл ладонью глаза.
– Может, одичавшие от войны псы? – предположил Мцена.
– Нет же. Псы раздирают жертву и сжирают все до последней требухи. А в этом случае происходит убийство. Ведь если бы был зверь, то он бы шалел от вида крови и испытывал чувство голода. Понимаете?
– Зверь убивает чаще, чем ему позволяют насладиться добычей, как лакомством.
– Если бы. Мы находим лошадей с разорванным горлом. И никто их не ест. Можно предположить, что зверь убил, но его спугнули, не дав насытиться. Можно. Но зачем ему убивать полтора десятка в Красном? Да и если бы это случилось один раз. А то ведь счет идет уже на добрую сотню лучших лошадей.