– А с Марьей что? Неужто так и живет? – Оладша громко сглотнул.
– А Марья в наказание за свое езыце так и осталась белой лебедью. Сказывают, летает до сих пор по Днепру. А та ладья, что пойдет за ее белым хвостом, обязательно аль на мель сядет, аль днище порвет о камень.
– Дед, а еще расскажи, а!
– Хватит ужо на сегодни. Темнеет. Ишь вон и осень подкралась. То-то у меня все косточки ломит. Но больно уж шибко ломит нонче. К лиху, чё ль, не пойму!
Неожиданно из сгустившейся тьмы раздался волчий вой. Длинный, протяжный и одновременно печальный. Дед Ульян даже вздрогнул и, перекрестившись, посмотрел на полную луну, которая выкатилась из-за серой тучи.
– Дед, а вот ты сам-то тоже кудесы бьешь. Тетка Матрена говорит, что в тебе лешаки колобродят.
– Чего она, баба дурная, смыслит? Когда скот болеет, тогда и бью, чтобы духов поизгнать.
Вой повторился и звучал до тех пор, пока луна снова не спряталась за тучу.
– Вот разошелся, шельма пучеглазая! Чего-то сегодни ему не шибко весело! – Ульян встал с лавки и одернул длинное льняное платье, доходившее почти до пят, расшитое разными знаками.
– Пошто ты его так ругаешь? Белый – хороший. По лесу поди как мается. Ты же его отпустить обещал.
– Коли обещал, то и отпущу.
Год назад нашел в глухом ельнике Ульян волчью семью. По лесу тоже голод иногда лютует. В людском мире третий год как неурожай, толпы обнищавших, с подпертыми голодухой ребрами по дорогам бродят. А коли у людей худо, то и у зверья всяко так же. Волчица и еще трое щенарей уже были мертвы, а один, белый, точно снег, шевелился, пытаясь из мертвого материнского соска молока добыть. Тогда и взял старый Ульян волчонка. А через год это был уже мощный хищник, красавец с широкой грудью, крутым загривком и страшными клыками.
Вой стих. И Ульян опустился на лавку, глядя с тревожным прищуром на дальнюю изгородь.
– Кажись, подуспокоился. Неладно у меня на сердце чего-то, Оладша!
– Неладно пока. А Белого отпустишь – и все сладится.
– Не то все, парень. Три дни тому Либуша захаживала. Знашь Либушу?
– А кто не знает. Тоже ведьма та еще.
– Дурной ты, а! А кто тебе пупок справил? Так бы дристал по кустам, пока всю душу не выдристал. Ты вона посмотри, скольких она от того света уберегла.
– Да я-то чего! Людей она лечит, но, сказывают, каким-то своим идолам кланяется.
– Ежли чего не понимаешь, то не осуждай.
– Так чего Либуша-то?
– А того, парень. Жил во времена князя татарского Батыги один знатный воин, сам родом из города Риму. Но точно не берусь назвать, откель родом. Батыга считался непобедимым, самое лучшее войско у яво. Всех побивал. И решил добраться до Смоленска наконец. Да не тут-то ему было. Витязь по имени Меркурий встретил на Долгомостье татар да обратил их в бегство. Сам же погиб. Но ценой своей жизни уберег Смоленск. Вот коли зайдешь в Успенский собор, то увидишь в левой стороне шелом, сандалии и копье. Так это его доспехи.