Оладша подошел к воротам и остановился, не решаясь постучать. Смятение неожиданно нахлынуло, заставило попятиться. Воротное окошко открылось, и показалась бородатое лицо охранника:
– Тебе чего, холоп? А ну, проваливай отсюда! Ишь вырядился!
За воротами послышались шаги, и другой голос спокойно произнес:
– Подожди. Это никак тот жених, чья невеста по лесам прячется? – Из ворот вышел секретарь – лицо гладко выбрито, черные волосы подстрижены в аккуратный кружок. – Ты хотел что-то сказать? – обратился он к Оладше.
– Я, эта… Пришел вот сам… – Язык у Оладши стал непослушным и тяжелым.
– Ну-ну, говори?
– Сам вот пришел сознаться. Дарья в лесу. Я знаю, как найти ее.
– И как же? – Секретарь прищурился.
– Вам не скажу. Только пану Сикорскому скажу!
– Пану, говоришь? – Секретарь шире распахнул дверь. – Досмотри его, – обратился к охраннику.
Бородатый ощупал Оладшу со всех сторон и кивнул.
– Входи. – Секретарь посторонился. – Иди за мной. Пан сейчас у себя в приемной.
– Говорить с глазу на глаз буду.
– Это не тебе решать. Хочешь пану условия ставить?
Они прошли около сотни шагов от ворот до терема и поднялись по ступенькам на просторное резное крыльцо.
– Жди здесь. – Секретарь скользнул за дубовую дверь.
Ждать пришлось недолго, но и этого хватило Оладше, чтобы перед глазами промелькнула вся жизнь.
– Входи. Руки держи перед собой: вот так! – Секретарь скрестил свои руки ниже пояса.
– Точно срам прикрыть, – буркнул Оладша.
Секретарь пропустил мимо последнюю реплику и подтолкнул Оладшу в плечо.
– Входи. Три шага сделаешь и сразу на колени вставай. Пан выслушает тебя.
Он вошел и через три шага, как велели, опустился на колени.
– Ну. С чем пожаловал?
– Сознаться пришел, – ответил, не поднимая головы. – Невеста моя, Дарья Матвеева, в лесу укрывается. Знак у нас с ней есть особый – волками оба умеем выть.
– Приведешь? – спросил Сикорский.
– Приведу. – Оладша чуть поднимает глаза и видит пана за столом, перед ним заряженный пистолет.
– Чего же не сразу пришел? – говорит пан, задумчиво накручивая на палец ус.
– Бес попутал! А потом понял, от судьбы не уйти, сколь ни прячься. Пришел просить за себя и за Дарью прощения. Не вели, пан, девку пороть.
– А шкурку бы стоило попортить такой гадине.
– Отработаю, сколько скажешь. Забуду ее. Время все вылечит. А тебе сапоги целовать буду.
– То-то же. – Сикорский встает, скрипит стул. Сделал несколько шагов по залу. Смотрит в окно.
– Ишь как видно-то все баско! А мы вот бычьим пузырем затягиваем. Ни бельмеса не видно.
– Ты дурак али как? – Пан поворачивается и удивленно смотрит на холопа. – Это стекло аглицкое, тупица.