Крылатая двухголовая тень в небе!
Я-Пегас. Химера.
«Опомнитесь!» – едва не закричал я. Не стал, промолчал. Пусть бегут: хоть в ужасе, хоть как, лишь бы бежали. Вон из крепкостенного пылающего Аргоса, на волю из раскаленной печи, огненной ловушки. Глядишь, и спасутся. Пегасу до испуганных воплей дела не было. Химера, не Химера, а Пегас уже подлетал к Лариссе.
Мы подлетали.
Ворота акрополя стояли нараспашку; двор был пуст. Валялись брошенные впопыхах корзины, треснувшие амфоры. Трещины, как раны кровью, сочились густым неразбавленным вином. Из дверей дворца с гулом рвалось пламя. Лизало мрамор ступеней, оставляя пятна жирной копоти. Не найдя поживы, вздыхало от разочарования, пряталось обратно. Возвращалось: а вдруг? Тлели, дымились, готовые вот-вот вспыхнуть, кипарисы вдоль центральной аллеи – верные воины не покинули свой пост до конца. Чадили, медля разгореться как следует, хозяйственные постройки.
Пегас взял ниже, пронесся над двором, едва не сшибая верхушки кипарисов. Нырнул в чадное облако: вонь горелого зерна, мяса, дерева, ткани, не пойми чего. Я отчаянно закашлялся, перхая горлом. Глаза слезились, в них будто песку сыпанули. Когда облако осталось за спиной, я наконец вдохнул полной грудью – и увидел, понял, куда стремился Пегас.
Конюшня, где некогда буянил Агрий, разнося денник в попытках добраться до каракового наглеца, была объята пламенем. Изнутри неслось отчаянное ржание и глухие удары копыт: запертые лошади бесились, сходили с ума, стараясь вырваться на свободу. Никто не удосужился открыть ворота конюшни. Трусливые конюхи бросили лошадей умирать, забыли о них, спеша спастись бегством.
Таких мой отец казнил без сожалений.
Пегас услышал лошадей еще над городом, на подлете. И я бы услышал – его ушами! – если бы не отвлекся на крики людей.
Падучей звездой мы мелькнули над самой землей. Конюшня прыгнула навстречу: косматый лев, готовый вцепиться, рвануть, пожрать. В лицо пахну́ло жаром, копыта Пегаса с грохотом вломились в стык крыши с деревянной стеной. Оттолкнувшись, Пегас взлетел выше, развернулся, беря разгон для второго захода. Второй заход не понадобился. Стена с треском обвалилась, подняв целую тучу искр. Крыша…
Я затаил дыхание.
Крыша покосилась, но выдержала. Спасли опорные столбы, не успевшие прогореть.
Из дымной темноты с диким ржанием вылетел памятный мне караковый жеребец. Пена на губах, в налитых кровью глазах – смертный ужас. В гриве путались, плясали, угасали хищные змеиные язычки. Не задержавшись ни на мгновение, козлиным скоком караковый рванул мимо пристроек в сторону ворот акрополя. Следом из конюшни уже ломились, выскакивали кобылы, жеребцы, мерины: гнедые и пегие, соловые и вороные – перепуганные, дымящиеся, ржущие! – и неслись прочь как угорелые, какими, собственно, и были.