Толку-то топить ладьи? Так могло продолжаться до тех пор, пока у внуков Лакия вырастут седые волосы. Надо слать флотилии на Родос, высаживаться, идти по острову частым гребнем и брать несговорчивых островитян, как вшей, к ногтю.
Раз и навсегда!
А потом, отъевшись на доходах от морской торговли, переходить к усмирению солимов, обсевших горные тропы, как мухи дохлую корову. Вторгаться, резать, давить, показывать, кто здесь хозяин, и тоже раз и навсегда!
Лакий честно ждал. Долго ждал. Терпеливо ждал. Но воинский пыл, похоже, иссяк в Иобате Втором. Как иссяк? Как уже дважды говорилось: раз и навсегда. Если так, переворот становится бунтом, бунт – мятежом, мятеж – разумным и оправданным действием, вне сомнений, угодным богам.
Больше тянуть было нельзя. Ни со сменой власти, ни со штурмом дворца. Верные люди донесли Лакию, что знатные военачальники, прославленные в сражениях, согласны ждать до заката. Если с заходом солнца царь не отречется – живой, заметьте, царь! – в пользу зятя, во дворец из нижнего города поднимутся солдаты, готовые исполнить приказ. После чего все покатится в обратную сторону: разумное и оправданное действие станет мятежом, мятеж – бунтом, бунт – переворотом, и что главное, неудавшимся переворотом.
– Ломайте! – велел Лакий. – Все, время вышло.
Время действительно вышло. Лакий понял это, услышав хлопанье крыльев. Задрав голову, он посмотрел на небо и увидел бога. Такого бога он видел впервые. Живых богов Лакий, сын Тисевсембры и Евтиха, не встречал вообще, и наверное, к счастью, но статуй и изображений на барельефах насмотрелся досыта. Он готов был поклясться, что всадник на крылатом коне там точно не встречался.
Нет, не всадник.
Бог или кто, он завис над двором, медля приземлиться – и Лакий с тихим ужасом понял: это не всадник. Это кентавр. Невиданный кентавр с двумя торсами, конским и человеческим, четырьмя копытами, парой рук и парой крыльев. Размерами кентавр вдвое превосходил человека, если того взгромоздить на лошадь.
Дурень Порпак, сын Лидии, метнул в кентавра копье.
Зачем он это сделал, не знал никто. И не узнал, потому что всадник поймал копье на лету. Ответный бросок угодил Порпаку в рот, выбив зубы. Жить без зубов обременительно, но можно; жить с бронзовым наконечником, вышедшим из затылка, затруднительно. Порпак перестал жить, а вместе с ним еще двое сторонников Лакия, на свою беду оказавшиеся рядом с дурнем Порпаком.
Снизившись, кентавр разбил им головы копытами.
Таранщики бросили бревно. По счастью, не в кентавра, просто наземь. Громыхая, бревно скатилось по лестнице. Все прочие, кто поднял было оружие, опустили его. Кентавр встал посреди двора и распался надвое, превратившись в крылатого коня и молодого человека, спрыгнувшего с него.