Кстати о стираной одежде. Я же хотела выяснить у Тирбиша, где у них машинки стоят. Тирбиш, как всегда, отыскивается на кухне и с удовольствием провожает меня в прачечный отсек. Оказывается, что машинки у всех именные. Тирбиш объясняет, что это для того, чтобы ни в коем случае не перепутать одежду и не потрогать чужое. Поскольку команда по внешности очень разношёрстная, красивой половине неприятно прикасаться к личным вещам некрасивой половины, так что эти самые вещи не должны попадать в одни и те же места.
Я только чешу в затылке, как же Азамат при этом должен воспринимать мою манеру за него хвататься чуть что.
Тирбиш выделяет мне одну из запасных машинок, старательно выведя прямо на передней панели моё имя маркером. Это простое действие неожиданно заставляет меня чувствовать гораздо большую уверенность в завтрашнем дне, чем подписание контрактов. Мысль о контрактах напоминает мне, что надо написать домой, так что после того, как Тирбиш показывает мне сушильню с горячим поддувом, я снова отправляюсь к капитану.
Он всё так же сидит за буком -- и как глаза не посадил ещё, в этом вечном полумраке, -- но при виде меня снова начинает теребить волосы. Вот ведь не даёт полюбоваться!
-- Оста-авь, -- прошу.
-- Да высохли уже, -- пожимает плечам. -- Не буду же я так ходить.
И берётся за расчёску. О-о-о, у меня есть идея.
-- Дай я, -- тянусь, только что не подпрыгивая на месте.
-- Что? -- не понимает он.
-- Дай я тебя расчешу.
Судя по округлившимся очам супруга, я опять сделала что-то невероятное. Надеюсь, хотя бы не оскорбительное.
-- Это что, какая-то традиция? -- предполагает он, немного оправившись.
Врать не хочется, но очень хочется запустить пальцы в эту роскошь. Пожимаю плечами и, пользуясь его растерянностью, отбираю у него расчёску. Она тяжёлая, большая, с крупными зубьями. Из какого-то натурального пластика, вроде кукурузного. Поднимаю обеими руками тяжёлые жёсткие пряди и усаживаюсь с ними на кровать. При такой длине рядом стоять не обязательно. Азамат заворожённо смотрит, как я аккуратно разбираю кончики. Бальзам -- бальзамом, но мне спешить некуда. Постепенно забираю всё выше -- или, в данном случае, всё ближе к хозяину. Наконец дохожу до головы, и тут стараюсь быть как можно осторожнее, не дай бог ему какое обидное движение померещится. Тем более что теперь на всю длину прочёсывать приходится. Волосы такие густющие, что кожи на проборе почти не видно. Это ж как тяжело такую косу носить, подумать страшно. У меня у самой в своё время коса была ничего себе, это сейчас я всё отстригаю, так я помню, как мне было тяжело. Но мои-то кудряшки с его гривой ни в какое сравнение не идут.