***
Ого, да тебя в него можно три раза завернуть! Знаешь, я тут видела в магазине кулинарную книгу с пропорциями для очень большой семьи, вот тебе такую надо купить.
А что это у вас там за куколки такие? А мне можно?
Так ты теперь к нему на этот его мудлак полетишь? А там почта ходит? Ты давай наснимай там растительности, наверняка есть какие-нибудь новые формы, может, удастся что-нибудь вывезти интересненькое...
***
В стенку стучится Азамат -- ого, да у него и там, как на двери, сенсорный звонок установлен? Жму на кнопку в ящике, продолжаю набивать ответ маме.
-- Матушка просит куколку твоего изготовления, -- говорю.
-- Обязательно, -- легко соглашается он. -- А у неё есть какие-нибудь любимые птицы или звери?
-- У неё любимые растения, -- говорю. -- Но лучше сделай куклу, чтобы наряжать можно было.
Азамат задумывается.
-- А как она выглядит?
-- Мама?
-- Да.
-- Ну, примерно как я, плюс двадцать килограмм и очки.
-- Очки? -- удивляется он. -- Неужели у вас на Земле не умеют лечить зрение?
-- Умеют, -- говорю, -- но это надо денег заплатить, в больницу лечь... а ей лень. Тем более, жить ей это не сильно мешает, и вообще ей нравится, что в очках глаза кажутся больше.
Пока говорю, а Азамат качает головой, переваривая информацию, я просматриваю мамин дневник в поисках фотки поприличнее -- то есть без лопаты или мотыги, а то с этими муданжскими представлениями о работающих женщинах Азамат меня совсем зажалеет. Наконец, нахожу.
-- Во, -- зову его, -- гляди.
Он подходит и склоняется над буком, устилая мне весь стол волосами. Долго с интересом изучает снимок, на котором матушка гордо помещена посреди собственного цветущего сада, прижимая к обильной груди не менее внушительный букет в сине-сиреневой гамме. Одета она в дачную майку такой ядрёной расцветки, что сделала бы честь любой муданжской национальной одёжке. Волосы, чуток подлиннее моих, но такие же жёлтые и пушистые, забраны назад леопардовым хайратником. Выражение лица -- просто Наполеон на троне.
-- Она очень красивая, -- наконец говорит Азамат, я не удерживаюсь и фыркаю. Он продолжает: -- И такая молодая... Тебе, наверное, совсем мало лет...
-- Двадцать восемь, -- бурчу я. На меня смотрят округлившимися глазами.
-- Во сколько же она тебя родила?
-- В тридцать два.
Глаза округляются ещё больше. Скоро европеоидом станет.
-- Дарлинг, -- говорю, -- у вас на Муданге в году сколько дней?
-- Шестьсот пятьдесят семь...
-- А у нас почти вдвое меньше.
Он долго смотрит на меня, не моргая.
-- Погоди, -- говорит, -- правильно... вы ведь живёте по космическому времени и на планете тоже... так вы в два раза чаще возраст отмечаете, вот в чём дело! Боги, я даже никогда не задумывался об этом! Вроде как год -- он и на Земле год.