Наставник Алтонгирела внезапно взрывается:
-- Неправильно! Это не так называется! Боги нам иное решение навязывают!
-- Слишком громко, -- веско говорит дед с цепочкой, и учитель Алтоши замолкает. -- Голосовать пришлось, -- поясняет он нам.
Ого, да мы тут будем самой популярной сплетней на несколько месяцев, я так чувствую.
-- Так вот, -- продолжает "спикер", -- Старейшина Унгуц великой памятью обладает, древнее пророчество вспомнил. Того пророчества посередине ты написана. Вот, кхм, -- откашливается, приближает листок к глазам. -- Волос витой, плечи узкие, белая жена... э-э... се грозная богиня есть. Так... Это вам не надо... Вот, дальше. Чёрное лицо, однако тёплая душа высокий воин ту жену полу-учит... ну и дальше всё хорошо кончается, а уж как -- не ваше дело. Побыстрее говоря, мы вас поженить должны. Поскольку боги ясно говорят когда, нечего и раздумывать.
Учитель Алтонгирела, а с ним ещё двое, фыркают и ругаются себе под нос, но большинство есть большинство, да ещё и подавляющее.
Старейшина-духовник, всё это время тихо сидевший справа от "спикера" подзывает нас к себе жестом. Мы встаём и подходим. Азамат, по-моему, с трудом держится на ногах. Бритый старик берёт наши хомы в руки, что-то шепчет, еле-еле выдыхая, отпускает -- и они становятся абсолютно невесомыми. Он опускает руки и делает вид, что его вообще тут нету.
Старейшина-церемониймейстер улыбается нам по-отечески и молвит -- вот именно, что не говорит, а мо-олвит:
-- Сту-упайте, сту-упа-айте, и пусть у вас волею богов всё получится.
Мы уходим, оставляя за спиной пятнадцать благословляющих улыбок и светящихся пар глаз.
Азамат даже пугается моего истерического хохота, а уж тем более когда я сползаю по прохладной шершавой стене дома Старейшин -- решает, что мне плохо. А мне не плохо, мне очень-очень хорошо, и легко так невыразимо, кажется, вот сейчас прямо отсюда могу на крышу сигануть, как блоха. Ну или ветерком подует -- улечу.
Наконец, досмеявшись до слёз, кашля, икоты и колик, я нахожу в себе силы прекратить хаос, а то Азамат и правда нервничает, а уж он-то больше меня заслужил сейчас вздохнуть с облегчением. Сидит передо мной на корточках, за руки держит, воркует по-муданжски:
-- Лиза, Лизонька, ну что ты, тише, тише...
Обнимаю его.
-- Поднимай, -- говорю.
Он встаёт со мной в охапке, как будто с пустыми руками, так легко. Ему, наверное, теперь тоже легко, как мне, и даже легче. Когда он меня ставит, мне кажется, что он сам уже парит над землёй, нависает оттуда сверху, огромный, как столб дыма, вот-вот ветром развеется. Но и я сама представляю из себя сгусток черёмухового запаха, не более. Подпрыгиваю на месте, не знаю, зачем, и вдруг и правда подлетаю так высоко, как никогда раньше не удавалось.