Позже она думала, что подсознание сыграло с ней злую шутку. Наверное, Инна хотела, чтобы он узнал. Будучи не в состоянии в одиночку нести непосильный груз или даже желая понести наказание, она сделала все, чтобы Игорь обнаружил этот ужас.
— Ты знала? Знала, что их двое?
Инна могла бы солгать, но не стала.
В глазах Игоря появились боль и что-то, напоминающее брезгливый ужас. Появились, да так и остались навсегда. И каждый раз, глядя на него, она видела, что он боится ее жесткости и не может смириться с тем, что она посмела сделать.
— Почему вы здесь? — «Господи, так ведь не бывает! Так просто не может быть!» — Почему помогаете мне? Почему? Ведь я… — Она почувствовала, что не может дышать, как будто страшные слова встали поперек горла. — Я убила вас!
Детский голос, который ответил ей, прозвучал наяву, тихо, но отчетливо, хотя рядом никого не было:
— Я жива.
Инне показалось, что ей дали пощечину. Ударили наотмашь, со всей силы. Слезы брызнули из глаз, и она прижала ладони к лицу, завыла, как раненый зверь.
— Жива? Но как…
— Поймешь потом. Не плачь. Иди дальше. Ты должна узнать, — сказала Ева.
Повинуясь этому голосу, Инна, как заведенная, отняла ладони от лица и, двигаясь вплотную к стене, обошла провал посреди коридора. Голоса, которые до этого тонули в тумане ее собственных переживаний, теперь зазвучали четче.
— Точно заберешь заявление? Ты посмотри на себя — всю морду тебе раскурочил. Хоть о мальчишке подумай! А если он его прибьет?
Инна заглянула в кабинет, уже не опасаясь, что ее увидят.
В тесной прокуренной комнате, где помещались стол, шкаф, тумбочка да два стула, сидели двое — мужчина и женщина. На нем была несвежая белая рубашка, на ней — цветастое платье, которое болталось на тощей фигуре, как на вешалке.
Едва взглянув на женщину, Инна сразу узнала ее: это была продавщица из киоска — та самая «мышь». Только теперь неприметной она не была: на скуле переливался всеми цветами радуги здоровенный синяк.
— Упала сама, — бесцветным голосом проговорила женщина, видимо, не в первый уже раз.
— Как знаешь, Киселева, — с досадой бросил полицейский. Или милиционер? — Больше не приходи жаловаться, пока до смерти не убьет.
— Надо будет, и приду, — с неожиданной злостью проговорила Киселева, вставая со стула. — Работа у вас такая. И нету такого закона, чтобы у населения заявления не принимали.
— Много ты знаешь о законах! Тебе русским языком объясняют: инвалидом он тебя или ребенка однажды сделает! К гадалке не ходи! Молотит как сидорову козу, а ты что? В который уже раз: вызвала нас — забрала заявление, вызвала — забрала, и опять двадцать пять!