Он весь сиял, этот загрустивший полководец.
— Что бы вы мне ни говорили, пан комиссар, я остаюсь при своем горьком для меня убеждении, — обратился Потоцкий к пану Шембергу. — Наше поколение — поколение неудачников. Экое геройство — побить сумасбродного сотника! Войско, рожденное для великой славы, для великих побед, должно обшаривать степь в поисках сумасшедшего хлопа.
Молодой Потоцкий не скрывал, что его пугает ничтожность предстоящего дела. На балу, перед выступлением в поход, вздорная красавица Катерина Серховецкая возложила ему на голову венок из весенних цветов, но через минуту, не понижая голоса, сказала окружавшим ее кавалерам:
— Нынче, чтобы стать героем, нужно иметь отцом гетмана. Уж гетман отыщет разбойника, который даст разбить себя в пух и прах.
Все это было чистой правдой. Николай Потоцкий мечтал оставить гетманскую булаву своему старшему сыну. Должности в Речи Посполитой пожизненные, но отнюдь не потомственные. Стефану необходимо проявить себя на поле брани. И слава богу, шумное дело сыскалось. О шуме Хмельницкий сам позаботился. Раззвонил о своем бунте по всей Польше. Имя Хмельницкого, как пасхальное яичко, перекатывалось и в старостве, и в сенате, и во дворце короля.
Все, конечно, понимают: разогнать скверно вооруженный и трусливый сброд — искусства большого не нужно. Стефана Потоцкого заранее угнетала его будущая победа.
— Нет более разрушительного оружия для великого государства, чем покой, — говорил он теперь Шембергу и свите. — Сидя на землях, доставшихся от дедов, мы будем знать толк в породах поросят и даже научимся в конце концов сами, без помощи арендаторов, считать прибыли. Но вот когда мы этому научимся, некий государь в звериных шкурах пройдет по нашим отменно вспаханным землям, чтобы раздать их своим воинам.
— Я давно знаю Хмельницкого, — мрачно откликнулся комиссар Шемберг. — Пан Хмельницкий не из тех, кто начинает дело очертя голову.
— А на что он может надеяться? — спросил Стефан Потоцкий. — Нет, я об этом Хмельницком даже слышать не хочу, ибо нам тоже не на что надеяться. Сия победа лавров не принесет. Я — о другом. Я о моей тоске по иным временам, когда отважный рыцарь мог создать королевство, а мог разрушить дюжину королевств. Я о временах Болеслава Храброго. А за мерзавцем Хмелем нам придется еще по днепровским островам лазить, как за подбитой уткой.
Шемберг первым тронул коня, раздражение переполняет его.
Уж больно все легко делалось!
Коронный гетман, имея под рукой пятнадцать тысяч великолепного войска, дошел только до Чигирина. Далее начиналась дикая степь, и гетман, дабы не утруждать себя заботой о громоздком обозе, разделил армию на две части. Одна с ним осталась под Чигирином, другая, во главе со Стефаном, выступила на бунтовщиков. Но и эту армию хотели избавить от лишних хлопот. Ради быстроты маневра коронный гетман разделил войско еще на две части. Четырехтысячный отряд реестровых казаков с пушками и со всем продовольствием был отправлен на лодках по Днепру до крепости Кодак, а со Стефаном, сушей, пошла конница, легкие пушки и небольшой обоз — всего тысячи три воинов. Чтобы не повторять за Днепром долгой петли, углубились в степь. Марш совершали без разведки, не выдвигая заслонов, не заботясь о тыле.