Князя трясло. Больным он себя не чувствовал, но его трясло.
«От ненависти, что ли?» — думал он, удерживая себя от того, чтобы не заклацать в присутствии людей зубами.
— Подогрейте вино и оставьте меня, — приказал он джурам.
Вино тотчас подогрели, он выпил его, дождался, пока все выйдут из шатра, и только после этого позволил себе лечь в постель.
Дрожь тотчас накинулась на него, и зубы застучали.
— Эх, Пшунка! — застонал он. — За тебя придется работать.
Он вел свой шеститысячный отряд к Переяславу, по хорошей дороге. Возле Переяслава собирался переправиться через Днепр и соединиться с войсками Потоцкого. Переправу он задумал совершить в единочасье и для того отправил людей вверх и вниз по Днепру собрать паромы и лодки.
Ни в Черкассах, ни в Довмонтове, ни в Секирной, ни в Стайках, ни в Ржищеве, ни в Трахтемирове, ни на реке Бучаке его драгуны не нашли ни одного парома. Все они были затоплены в первую же ночь после разгрома Потоцкого.
Князь Иеремия получил известие о корсунской погибели в Яготине, и хотя в тот же день ему сообщено было и о потоплении паромов, он пошел со своим войском дальше, не отваживаясь на какое бы то ни было решительное и необходимое в этом страшном положении действие.
Под Березанью к нему прибежал в исподнем белье местный шляхтич. В ноги упал.
— Князь, защити! Холопы мои взбунтовались, надругались над моей женой и дочерьми, а меня раздели до белья, били и прогнали из именья вон!
— Оденьте его! — приказал Вишневецкий.
Он повернул отряд, окружил имение шляхтича кольцом, сжег все хаты до единой.
Оставшихся в живых людей согнали на широкий двор шляхетского дома, где были поставлены большие котлы для варения сыров. Подгоняемые драгунами, люди наполнили котлы водой и зажгли огонь. И когда вода закипела, джуры Вишневецкого отняли у матерей малых детей и бросили в котлы.
Подошел тогда к Вишневецкому шляхтич, хозяин имения, и спросил:
— Как же мне теперь жить на этом месте? Сегодня меня отпустили живым, а теперь убьют.
— Не бойся, — ответил князь и приказал зарезать всех от мала до велика. — Доволен ли ты теперь?
— Князь, я жил трудами этих людей. Ты сжег пчельник, а пчел убил.
— Встань в строй и добудешь себе славу саблей своей.
Так сказал Вишневецкий шляхтичу и был горд своим словом, потому что оно звучало по-библейски.
Поднявшись наутро с постели, князь Иеремия умылся, оделся, позвал брадобрея.
«Это, пожалуй, единственный час, когда я не занят хлопотами о других, но обо мне хлопочут», — подумал он, отдаваясь во власть ласковых рук самого преданного своего слуги.
Завтракать князь Иеремия пожелал в одиночестве. Во время бритья, когда сверкающее лезвие брадобрея порхало то у горла, то у виска, он вдруг ясно осознал, что остался на Украине единственной реальной силой.