– Ротмистр! Ко мне! Через час потрудитесь объяснить его императорскому высочеству наследнику-цесаревичу Михаилу Александровичу, почему вы, вопреки тактике современного боя, подняли полк в рукопашную не с пятидесяти метров, а с полверсты. Это неграмотность или предательство? Полагаю, великий князь сам решит вопрос о предании вас военно-полевому суду, – недобро прошипел покрытый чужой и своей кровью лейтенант, чем на корню пресек попытки Водяги вспомнить о субординации. – Вон отсюда! Крр-у-гом! Арррш!
Ржевский, Ветлицкий, Бурнос! Встать в двух метрах от двери, с той стороны, ближе пяти метров никого не допускать, при неподчинении – стрелять! Будь хоть генерал Стессель! Где Ветлицкий, я что, ему личное приглашение посылать должен в письменном виде?!
Ржевский вылетел из блиндажа пулей, успев пискнуть, что «Ветлицкому прострелили плечо и полоснули штыком по груди, теперь этот магнит для пуль и осколков опять на перевязке». Бурнос двинулся за ним более медленно, но неотвратимо, как бронепоезд…
Подышав три секунды, Балк заговорил негромко, но так было еще страшнее:
– Слушай ты… Морда царская. Ты меня, конечно, можешь прямо сейчас прикончить за оскорбление величества, я тебе даже наган дам. Тот самый, из которого час назад я тебе ляжку прострелил… Б…дь!!! Когда в ваши тупые бошки, наконец, дойдет, что вы, раз уж вам Господь попустил стать хозяевами России, то вы себе уже не принадлежите ни хрена?
– Продолжайте, капитан… Я вас слушаю. Внимательно, – Михаил говорил столь же тихо, и получалось это у него не менее, а скорее, даже более убедительно, чем у Балка.
Если первый использовал свой более чем полувековой опыт выживания в критических ситуациях, то за Михаила сейчас играли гены нескольких поколений предков, повелевавших самой большой и далеко не самой спокойной страной. Если династия и вырождалась, то, похоже, этого конкретного члена семьи сие пока не сильно коснулось. Или лихие эскапады, под руководством самого же Балка, всего за пару месяцев обратили этот процесс вспять и встряхнули князя.
Колу противостоял полноценный Романов, вполне достойный противник, и разборка обещала быть серьезной. Беда в том, что Кол не мог играть по привычным для него правилам и решить ее в случае неудачного для него поворота наивернейшим способом – пулей промеж глаз. Вернее, мог, но только промеж собственных. Так что он достал свой наган из кобуры (пришлось кому-то из солдат поискать на поле боя, историческая реликвия, как ни крути) и протянул его раненому, рукояткой вперед. Тот небрежно положил его на тумбочку рядом с кроватью.