- Вернул, - соврал он. Другого выхода не было. - А с ключом как?
- Дала ему запасной ключ! Он объяснил, что по твоей просьбе присмотрит за квартирой. Свой ключ, естественно, ты ему не оставил, мало ли что? Я подумала: если он даже и темнит, и вообще - все наврал, за квартирой в любом случае надо присмотреть, да? Или зря я это...
- Правильно, мама, не волнуйся.
- Федя хороший мальчик, хоть и потешный. Из всех твоих ему одному можно доверять. Не обчистит же он тебя?
Мама уже совершенно успокоилась. Обрела привычную твердь под ногами. Разговаривать с ней было легко и приятно.
- Хочешь, я сейчас приеду? - предложил, поддавшись порыву, потеющий в душной будке человек. Мама замялась.
- Знаешь, у меня гости... Я страшно хочу тебя видеть, малыш! Давай завтра, а?
Он огорчился. Но так - умеренно, в пределах разумного.
- Папа там как?
Теперь мама заметно напряглась.
- Отец в командировке, - сухо сообщила она. - Жив, здоров.
- У вас-то самих все в порядке?
- Как нельзя более лучше, - еще суше произнесла мама. С тайным, только ей известным смыслом.
- Понятно... Ладно, счастливо.
Человек нажал на рычаг. В трубке успело только пискнуть: "Малыш, я страшно рада..." Он тяжко усмехнулся. "Гости, отец в командировке." Скорее всего - банальщина.
Мама так и не назвала его по имени.
Трудно воспроизвести дословно столь интимный разговор. Может, таким он был, может не совсем таким, может и вовсе не таким. Невозможно передать на бумаге сумбурные речи взволнованной матери! Но суть разговора ясно видна: мать была далеко. На другом конце города. И самое важное - она вполне обошлась без имени сына. Самое странное...
Он миновал арку и снова оказался во дворике. Привычнейшее, почти родное место, неразрывно связанное с понятием "дом". Он вошел в крошечный скверик посередине и сел на скамейку. Прямо напротив скрипела дверью его парадная - также почти родное место. До нее было не больше двух десятков шагов. А в скверике на второй скамейке сидела женщина с ребенком. По всей видимости, бабуля с внучком.
Надо идти, - сказал себе человек. И прислушался. Отклика в душе не последовало.
Надо идти, - твердо повторил он. - Надо спасать друга. Надо спасать всех этих маленьких слепых людей.
Вот теперь отклик был. Только не тот, который требовался. Всколыхнулся густой, мутный, противный осадок, заставил кулаки беспомощно сжаться. Человек не знал, как спасать души, не знал, как сохранять разум. SOS никто не кричал. В приступах безумия никто не бросался на стены. И он не мог никому ничего сказать - объяснить, убедить, помочь увидеть - потому что слова ушли! Те слова, которые копил он в Келье, которые переполняли его всего день назад, они исчезли. Они бросили его, предали, сбежали! Да и были ли они вообще - ТЕ СЛОВА?