— Электричка еще не скоро, я думал, у меня есть время пройтись.
— Ну, говори, куда ехать? Твоя казарма в Москве или за МКАДом? В каком направлении двигаемся?
— В направлении твоего жилища.
— Оу! Не надо меня провожать, дорогой. Меня никто не обидит, я — в машине. Говори, куда тебя везти, я сегодня добрая.
— К тебе.
— То есть?
— Ты же хотела.
— Что?
— Будешь повторять ночью мое имя не в пустоту…
— Вот так прям сразу?
— В настоящем экстазе, а не в мечтах о наслаждении и истоме.
— Ты в своем уме?
— Мечтать — бессмысленно. Надо делать.
— Ты в своем уме?
— Тебе что-то мешает отдаться и сделать мечту былью?
— Да. Я тебя не знаю.
— Знаешь. В офисе познакомились. Там ты, кстати, была смелее. Что случилось? Из-за чего перемены? Или ты только трепаться умеешь?
— Хм.
— Поехали. Я не выйду.
— Да?
— Да. А в милицию ты меня не повезешь.
— Это насилие, Оборотень. Я не хочу так.
— Тебя это уже не заводит? Любишь только сама управлять ситуацией?
— Точно! И то, что ты сейчас пытаешься мне навязать, — насилие.
— Если насилие неизбежно, расслабься и получи кайф.
— Хм. Я живу с матерью.
— Ну, тогда придумай, куда поедем. Я-то живу с целым взводом таких же пацанов, как я, не хочу тебя туда везти… Жадный.
Лена улыбнулась этой нелепой мысли:
— Спасибо хоть на этом.
Она включила передачу и дала газ.
— Значит, получить кайф?
— Так точно.
* * *
Сиверов успел снять куртку и ботинки, налить и включить чайник, снять грязную и переодеться в домашнюю одежду. Потом он плюхнулся в диванные подушки, дотянулся до пульта управления звуковым центром и с наслаждением нажал кнопку «плэй».
Но в этот же момент бездушный дверной звонок снайперским выстрелом убил первые вздохи величественной музыки Вагнера. Настырный звонок звучал, как сигнал тревоги «Попытка внедрения снаружи». Глеб выключил центр и пошел открывать гостю. Это мог быть только Потапчук.
Федор Филиппович выглядел уставшим: он был измотан этой историей не меньше, чем Сиверов.
— Девочка в больнице, истощена, в сознание еще не приходила, — начал он вместо приветствия, — но прогнозы оптимистичные. Врачи говорят, что утром она сможет разговаривать и спокойно давать показания.
— Вам кофе на ночь или все же зеленый чай? Есть имбирные цукаты. Бодрит, — предложил Глеб, переводя разговор на бытовую тему.
Потапчук и сам хотел хоть немного отключить голову от ада сегодняшних дел. И он вместе с Глебом прошел на кухню. Секретность Глеба Сиверова, агента под кодовым именем Слепой, была обусловлена сразу несколькими обстоятельствами. Во-первых, для всех он так и не воскрес из мертвых после одного из заданий. Точнее, сначала из мертвых, а потом еще и из без вести пропавших. Чего только не случалось с этим парнем! Потапчуку казалось, что нет такой ситуации, из которой тот не сможет выпутаться. Во-вторых, некоторые операции требовали того, чтобы никто, включая официально ответственных лиц, не знал о действиях, которые предпринимает Слепой. Более того, очень часто Федор Филиппович просил его проанализировать те ситуации, которые еще не приобрели в органах статус официального расследования. В таких случаях то, что Слепой действовал неофициально, не перечило закону — он был «Мистер Никто» — и не наносило вреда ничьему официальному статусу. И между прочим, развязывало ему руки. Он мог себе позволить действия без специальных санкций, при получении которых, как правило, утекало не только время, но еще и информация. Очень важным было то, что Глеб являлся универсальным солдатом и, оставаясь вне специализированного департамента, он был многофункциональным.