«Но все равно, это было странно», – подумала я.
Спала я спокойно, несмотря на то, что уже был день. Сны начинались и заканчивались внезапно, как часто и бывало, когда я засыпала не ночью или спала допоздна утром.
Мне приснилась вечеринка в честь дня рождения кого-то из нас. Я не была уверена, кто именинник. Возможно, это нам с Дженни исполнялось пять лет: во сне разыгрывалось воспоминание, словно уютное домашнее видео, снятое камерой «Супер 8»[3], только без звука. Мы с Дженни были в одинаковых бумажных колпаках именинниц – розовых конусах, держащихся на наших головах благодаря тонким дешевым белым резинкам. Как часто и бывало в том возрасте, Дженни была одета в синее, а я в красное – примитивная техника мамы, призванная помочь различать близнецов. Мы с Дженни, сияя, наклонились вперед, чтобы задуть свечи. Там была Оливия, очень маленькая для ее возраста и с торжественным лицом. И Черил, с улыбкой на лице и хвостиками на голове. Мой отец обошел стол в обеденной комнате с видеокамерой в руках, мама порезала торт и положила кусочки на картонные тарелки с логотипом Барби. В тот неясный момент, когда это воспоминание покинуло мой сон, я пообещала себе, что, проснувшись, спрошу маму, в каком году у нас была Барби-вечеринка.
Примерно пару минут спустя, а возможно даже и часов, мой сон стал значительно мрачнее. Внезапно я оказалась посреди ночи на нашей старой лужайке. Я мерзла в тоненькой ночной рубашке и чувствовала обжигающий жар пламени, охватившего наш дом и обжигающего мои голые руки и ноги. Соседи подняли меня, отнесли подальше от дома, а тишину ночи разорвали сирены машин, доставивших пожарных в желтых костюмах к нашему дому (слишком поздно, чтобы это имело хоть какое-то значение). Ни во сне, ни наяву у меня не получалось вспомнить, как я оказалась на той лужайке или что разбудило меня так поздно ночью и подтолкнуло покинуть дом.
Во сне, так же четко, как и в воспоминаниях, я видела, как через входную дверь выходят извивающиеся силуэты родителей, на фоне бушующего пламени позади них казавшиеся извивающимися черными силуэтами. Полосатая пижама папы загорелась. Пожарный бросил на него тяжелое одеяло и повалил на лужайку, чтобы потушить огонь, а мама с покрытым черной сажей лицом дико осматривала толпу, собравшуюся поглазеть на полуночный спектакль. Она казалась почти безумной и выглядела настолько неузнаваемой с этими спутанными волосами и измазанным лицом, что я видела лишь белую ткань ее ночной рубашки и расширенные черные зрачки, скачущие на фоне белков глаз. Увидев меня возле машины пожарных в объятиях соседа, она бросилась босиком по хрустящей замерзшей траве.