– Спасибо, что подвезли, – поблагодарила я, вылезая из машины.
– Тут же позвони мне, если Оливия свяжется с тобой, – велела Кэндис.
Оказавшись дома, я не смогла не написать Генри: вдруг у него есть новости от сестры. Я понимала, что вряд ли, так как он был в колледже и не планировал возвращаться в Висконсин до утра. Моя тревога лишь возросла, когда он не ответил мне. Я подождала, пока мы с мамой доели пиццу, а потом решила позвонить Ричмондам, чтобы успокоиться, – хотя знала, что мне будет неловко, когда родители Оливии ответят на звонок. Я приготовилась извиниться за что, что мешаю их отдыху в пятницу вечером, и вежливо поинтересоваться, доехала ли Оливия из торгового центра домой. Даже если отмести страхи из-за мрачной истории Вайолет – могло получиться, что Оливия застряла на парковке торгового центра, находящегося в часе пути отсюда, и не могла никому позвонить, чтобы добраться домой. Так что вполне понятно, заверила я себя, что обеспокоенная подруга может позвонить домой.
Но мне никто не ответил.
Я написала Кэндис: «Есть новости?»
Она ответила: «Никаких. Ответа нет. И от Вайолет тоже».
Я рано пошла спать, уверяя себя, что завтра вечером буду гулять допоздна. Мне хотелось верить, что через какие-то двадцать четыре часа я буду танцевать с Генри, с Оливией все будет хорошо, и я лишь удивлюсь, как совпали события этого дня с историей Вайолет. Около полуночи я услышала, как машина подъехала к соседнему дому, и, сев в кровати, увидела, как мистер и миссис Эмори входят в боковую дверь, Эдди за ними, устало потирая глаза. Они что-то серьезно обсуждали, но окно было закрыто, так что их голоса звучали приглушенно и неразборчиво. Меня взволновало, что с ними не было Трея. Где он мог быть в такой-то час? Впервые я поняла, что у Трея может быть девушка, о которой я не знаю.
Примерно через десять минут после возвращения Эмори, когда я, наконец, начала засыпать, дверь моей спальни открылась и на пороге показалась мама. Свет из коридора очерчивал ее силуэт.
– МакКенна, дорогая? Ты спишь?
Я попыталась высвободиться из объятий сна и сосредоточиться на маме. Что-то было не так, я это тут же поняла. Мама никогда не заходила в мою комнату без стука – а тем более никогда не будила меня посреди ночи.
– Боюсь, у меня просто ужасные новости, милая. Произошла авария.
Церемонию прощания с Оливией провели в понедельник. Занятия в тот день отменили, чтобы все могли прийти. Это было мрачное событие, просто невыносимо долгое: в течение трех часов ученики, родители и родственники Ричмондов входили и выходили из похоронного дома Гундарссона. Мама настояла на том, чтобы пойти со мной (хотя я знала, что вряд ли ей было легко отменить свои занятия только для того, чтобы очутиться в похоронном доме). Ричмонды, высокие и светловолосые, собрались в передней части большой комнаты и тихо разговаривали, время от времени вытирая глаза платками. Гроб Оливии, роскошно украшенный и отполированный, был закрыт. Рядом с ним на мольберте стояла большая фотография улыбающейся Оливии в волейбольной форме, а сверху – несколько небольших детских фотографий, на скорую руку соединенных в подобие коллажа. До меня дошли слухи, что Генри пришлось опознавать тело сестры у коронера, потому что оно было так изуродовано, что миссис Ричмонд потеряла сознание, едва его увидев. Он поприветствовал меня полной боли улыбкой, когда я вошла, но через пару минут натянутого разговора извинился, вернулся к семье у гроба и больше даже не смотрел в мою сторону.