Здание ивано-франковского института радовало своей изящной современной архитектурой, и на скамейке у входа в вуз будущие учительницы открыто писали шпаргалки. Мы поднялись на второй этаж и нашли кабинет декана факультета иностранных языков. Постучались в дверь деканского кабинета, представились...
Вы помните, Богдан Антонович, как в августе 1986 года вам дали на рецензию стихи, музыкальные журналы и украинскую музыкальную энциклопедию? Помните вашего бывшего студента Виктора Идзьо? Тогда вы еще не были деканом.
Декан Б. Грицюк пожал плечами:
- У меня было много студентов... Да и рецензий я написал сотню...
Но это была не совсем обычная просьба. Виктор Идзьо... Может быть, вспомните? Ну...
Он внимательно посмотрел на нас, вздохнул:
- Ну... Что-то припоминаю...
- Тогда почему, - спросили мы, - к вам, не филологу, не историку, не музыканту, а сотруднику кафедры педагогики и психологии обратилось управление КГБ с просьбой дать свое заключение на стихи и старые журналы, найденные у вашего студента?
- Откуда я знаю... Сам не мог понять...
- Богдан Антонович, был ведь уже 86-й год! Вы не могли не понимать, не могли не видеть, что ничего крамольного не было в этой литературе.
Он замолчал надолго, а может быть, нам так показалось, а потом горько усмехнулся:
- Но меня же попросили не с кафедры философии, а из КГБ. И я понимал, какую рецензию, какое заключение от меня ждут...
- Вы не жалеете о своем поступке?
- Ну жалею, жалею! - взорвался он. - Но вы бы знали мою жизнь! Вы бы знали!.. Нет, не надо ничего записывать, не надо! Потом еще долго стояло передо мной его лицо, вдруг покрывшееся красными пятнами, дрожащие руки и отчаяние, мелькавшее в его глазах.
И мне стало его жалко. Очень жалко. Совсем жалко.
Когда Виктор Идзьо первый раз появился в редакции, и я, сначала недоверчиво, а потом все больше, больше и больше убеждался, что все, о чем он рассказывает, правда, может быть правдой; когда потом я позвонил в Киев Киселеву и сказал:
"Серега, выдвигайся в Ивано-Франковск"; когда потом мы там работали (и, кстати, во время той командировки пережили классные приключения - расскажу, обязательно расскажу!); когда статья была написана, опубликована и вызвала некоторое шевеление и в киевских, и в московских кабинетах, и бурю писем в газету, - шел, повторяю, 1990-й: туда, на Западную Украину, мы ездили поздней весной, опубликована статья "Последняя жертва "Малой земли" была в начале лета.
Да, шел 1990-й...
Начинаю отмечать в себе ранние признаки склероза.
А чем в принципе был примечателен 90-й? Что в нем было такого особенного, что непременно должно было оставить свой след?