- Не беспокойтесь... Мы вас узнаем, узнаем... - радостно проворковал таинственный незнакомец.
Я вышел в коридор и увидел Юру Роста, выходящего из фотолаборатории.
- Юра, - попросил я его, - подстрахуй, пожалуйста... Может быть, меня хотят растворить в ванне? - И рассказал о надоедливом Алексее Ивановиче, так страстно жаждущем свидания со мной.
До "Будапешта" мы домчались в считанные минуты. Рост остановил машину недалеко от гостиницы и сказал, что посмотрит на этого человека ("Ты только попроси его сразу же предъявить документы") и дальше будет действовать смотря по обстоятельствам: или подождет меня у входа, или вернется в редакцию.
- Но учти... Растворение в ванне - процесс болезненный, - кажется, пошутил на прощание Юрий. И я отправился на встречу, которую, учитывая необычность ее проведения, вполне можно было назвать конспиративной.
Теперь такой вопрос... Вспоминаю, испытывал ли я тогда страх?
Не очень-то просто на него ответить, особенно сейчас, задним числом.
Вообще-то у меня не так давно появилась теория, согласно которой жизнь - это преодоление детских страхов. Сейчас, допустим, у меня, кажется, не осталось никаких страхов (имею, естественно, в виду страхи, испытываемые человеком по отношению к самому себе, а не за детей или друзей). Кроме, может быть, одного - перед кабинетом зубного врача. Правда, по этой теории получается, что к смерти человек подходит с таким счастьем бесстрашия, что вместо похоронного марша должен звучать марш из "Веселых ребят". Но это я сейчас так думаю, когда самому за сорок, а на улице уже девяностые.
А каким я был тогда, в восьмидесятом? Ведь не только я был иным, но и КГБ еще оставался могущественной и очень серьезной организацией. И относились к секретным службам не так, как сегодня.
Нет, точно помню, что я не испытывал страха, делая несколько шагов по направлению к гостинице. Но объясняю это только лишь одним: я уже привык тогда себя чувствовать более-менее под защитой газеты. И второе. С годами мы выработали в себе ироническое отношение к КГБ, несмотря на то, что все больше и больше убеждались во всемогуществе этой тайной организации, спрутом опутавшей страну
В юности мы с особым гусарским шиком распевали песню Вадима Черняка про Васю Чурина:
Дни январские белы, негорячи,
Вот опять не тает снег на мостовой,
Очень мерзнут на бульварах стукачи,
Мой приятель Вася Чурин чуть живой...
Вадим всегда утверждал, что Чурин - реальный человек, что они познакомились в шашлычной на Богдана Хмельницкого (той самой, кстати), что по пьяному застолью Вася раскрыл свою страшную тайну и после этого ловил Вадима на улицах и настойчиво зазывал выпить. Поэтому Черняку пришлось написать еще три песни про Васю Чурина и в последней почему-то отправить его в ссылку в город Гусь-Хрустальный, где (как пелось в песне), "нет ни гуся, ни хрусталя"...